А Володя, который всегда был рядом, никогда не хватал ее за руку и не шептал на ухо: отстань от них? Он ведь тоже был правильным человеком, и если мало говорил, то это не значило, что он с женой не согласен. Что же случилось? Почему, почему? Может быть, она слишком старалась?
Ирина медленно, с трудом встала со стула, ослабевшая, как после долгой болезни, и направилась к книжному шкафу. С трудом присела на корточки перед нижней секцией шкафа, открыла дверцу и потихоньку, один за другим, вытянула на пол толстые семейные фотоальбомы. Их было много, но она выбрала один, любимый, тот самый, который она сделала однажды на день своего рождения – в красочной обложке, с веселой этикеткой, на которой ее красивым почерком было написано: НАША СЕМЬЯ. Сюда она отобрала лучшие снимки, не только самые удачные, но и самые важные, самые для нее дорогие. Любимый альбом, длинная жизнь на бумаге, такая счастливая, глянцевая – отборная.
Она листала страницы, задерживалась на каждой и вспоминала прошлое: вот новорожденные Леночка и Андрюша, вот они танцуют на празднике в детском саду, вот школа – первый раз в первый класс, а вот последний класс – рослый Андрюша несет на плече маленькую первоклассницу с колокольчиком в руке. Вот они всей семьей на курорте в Испании, Володя срывает с дерева апельсин; вот Володя на какой-то трибуне – в очках, серьезный, рука выставлена немного вперед, как будто он что-то втолковывает невидимой аудитории; вот и сама Ирина, склоненная над плитой с очень ответственным видом – Володя заснял ее в шутку, чтобы запечатлеть важность процесса. Фотографий много, они распределены почему-то не по годам, и, вероятно, Ирина, отбирая их, действовала по какой-то логике, но сейчас у нее не было сил докопаться до этой логики и думать о том, почему в альбоме нет фотографий первых месяцев их совместной с Володей жизни, тех черно-белых фотографий, которые все-таки существовали и прятались где-то в других альбомах.
Она листала страницы и одновременно проделывала странные манипуляции неясного смысла: с трудом вытаскивала некоторые снимки из предназначенных для них гнезд и складывала стопкой на столе. Альбом был заполнен не до конца – последние годы Ирину не интересовала фотография, у нее были другие, более серьезные заботы. Самый последний снимок был, казалось бы, для альбома «Наша семья» посторонним, но занимал отдельную страницу – большой, десять на пятнадцать, черно-белый любительский, но сделанный хорошим мастером с дорогого фотоаппарата. Эту фотографию, которая стояла в рамке на письменном столе Тамары Васильевны, Ирина украла во время поминок: просто взяла рамку и сунула себе в сумку. Чем-то этот снимок был важен для Тамары, не зря же она постоянно держала перед глазами свое собственное изображение. Скорее всего, главным действующим лицом был невидимый фотограф, и эту тайну нетрудно было прочесть, глядя на моложавую стройную женщину в белом кисейном платье, разлетающемся под ветром, на крылатые руки, взметнувшиеся, чтобы удержать своевольную юбку, на откинутое немного назад смеющееся лицо с огромными глазами, не тревожными, какими они казались за толстыми линзами очков, а лучистыми, просветленными, наполненными счастьем, которому на свете нет предела.
