– В котором часу?
– В десять утра.
– В десять? Не смогу тебя проводить – у меня в девять совещание.
– Да не надо. Мы налегке поедем. Справимся…
– Когда доедешь до места, обязательно позвони, – уже вернувшись к работе, по ходу пера бросил Владимир.
«Куда я еду, надолго ли – даже не спросил. Ему некогда», – обреченно подумала Ирина.
А детям она даже не позвонила. Какое им дело, где мать, если они уже десять дней не навещали родителей?
И все бы получилось так, как задумала мудрая Тамара Васильевна, – да многое как раз и получилось именно так: и уютный домик на склоне холма, и хорошая погода, и прозрачное озеро в узорчатой рамке из белых лилий и желтых кувшинок, и разлинованный светом и тенями лес, пахнущий сосновой смолой, густым черничником и тонким ароматом приближающейся осени. И дружба двух женщин, понимающих друг друга и безоговорочно, без подтекста и тайных мыслей желающих друг другу добра, – подходящая обстановка для излечения души. Подводил только мобильный телефон, современный друг и в то же время враг человечества, потому что он имеет дурную привычку звонить не вовремя и находить абонента в самых неподходящих местах или не звонить тогда, когда его звонок так нужен, так важен, так необходим для чьей-то жизни. Ирина ждала звонков: от мужа, от детей. Коротких, деловых, поспешных – каких угодно. Володя позвонил один раз, дети – ни разу, да и знали ли они, что она уехала? Может, занятой папаша не сообщил им эту не важную новость? Ирина ждала звонков, терзалась, не звонила сама – и битва за ее душу была проиграна. Она не сообщила даже о дне своего приезда, и Володя, вернувшись вечером с работы и обнаружив жену на кухне, радостно присвистнул:
– Ого! Ты уже дома? Так быстро? Как отдохнула?
Много риторических вопросов и ни одного путного слова, тем более что не так уж быстро она вернулась, почти месяц прошел. А где она была – это вообще мелочь, не требующая траты времени на уточнение.
Через полгода Тамары Васильевны не стало. Она умерла во сне – заснула и не проснулась. Говорят, это легкая смерть, зачем-то Тамара нужна была Богу, никто ведь не знает: умереть – это хорошо или плохо. А Ирина осталась жить и выпутываться самостоятельно из своего отчаяния – душа обязана трудиться. И она старалась, и вроде бы получалось – потихоньку, полегоньку жизнь восстанавливалась, вернее, устанавливалась такой, какая есть, и к этому можно было привыкнуть. Почему же сегодня, в день ее сорокалетия, все опять рухнуло? И вот она сидит одна у ненакрытого стола с пустой цветочной вазой посредине и думает, думает, пытаясь понять, что же она сделала не так. Ведь все было правильно, она строила свой дом по кирпичику, надежно подгоняла каждую деталь, не допуская небрежности и поспешности. Она растила детей, понимая, что они талантливы, но не кичась этим, а только помогая развитию их таланта. В шесть лет они уже учились в школе, а в шестнадцать ее закончили, и оба с золотыми медалями, настоящими, а не вымученными. Но мать им помогала, да, помогала, следила за их питанием и режимом дня, не позволяла бездельничать, шкодить и врать. Она их муштровала? Да нет же, нет! Она не наказывала, даже голоса не повышала – она разговаривала с ними серьезно, объясняла и улавливала понимание. Она их «доставала» – так теперь принято говорить? Да нет же, нет! Она учила их музыке, и вначале, как большинство детей, они сопротивлялись, а потом с удовольствием играли на фортепьяно в четыре руки и на гитаре в компании. Леночка не хотела учиться танцам, но зато какой легкой, грациозной она стала и как она любит танцевать! А Андрюша? В бассейн приходилось ходить рано утром, он ныл, Ирина уговаривала и уговорила – у него разряд по плаванию, широкие плечи и стройная фигура. Красавец! И то, что в двадцать два года они оба юристы и у них есть свои «доверители», – это ведь тоже немного заслуга мамы, которая исподволь уберегала их от свойственного талантливым людям безделья, от прогулов утренних лекций и совсем осторожно – от нежелательных контактов и компаний.
