Пройдет река крови через теплый мешочек сердца, прежде чем оно привыкнет к этим подобиям людей, фуриям с бесцветными глазами, умеющий ходить только толпой. К необходимости любить их.
…Там я и жил, оборачиваясь крысой, в тех переходах метро, где шагает мой мертвый прохожий.
— Ставки уравнялись!! — восторженно загремели динамики.
Черт побери! И что такое они прочитали в твоих тусклых глазах, Харви? Эти новые люди, таскающие шлюх по ночным клубам?
Что ты делаешь здесь, Харви, в этом аду? Ты был рожден большой светловолосой женщиной, и, пока она жила, ты не замечал, что люди продают себя, чтобы выжить. У тебя ее глаза. И ты не сможешь уйти отсюда, гордый мальчик. Только не реви. Он и правда боится. Иди же поклонись ему, воин. Скажи, неудобно в перчатках? А теперь держи голову. Держи ее, сука…
Гонг, он прозвенел тонко-тонко, словно заплакал. Тот же запах… Боже…
Кровавое месиво, други. Красные круги, черный туман, далекое эхо. Сначала я пытался что-то делать, потом перестал. Мы пережигали свою боль, мы ломали ее, сгибали в дугу, как доску, чтобы ударить, всадить в это ненавистное лицо. А ее так много, ее некуда деть. Как больно, Господи! Неужели еще не все?!
ПРОТИВНИК. Его глаза, налитые кровью. Я видел в них каждую жилку.
— Синий, синий, убей его! Убей!
— Ногами, красный! Ах, красный…
Это я. Я пробую ногами. Я сжимаю себя, я превращаю себя в камень, в пружину, в клокочущую злобой статую. Я должен пробить его, прошить, пройти, как сталь сквозь масло. Я дико кричу, наверно, жлобы в восторге, я плохо слышу их. Гул, свинцовые оковы на голове, на руках и ногах. Резь в животе.
— Голову, голову, Харви! Кружи! Не подходи к нему!
Но я отдаю ему голову, и он, сверкнув зубами, глушит меня — я реву, чтобы не упасть. Падать нельзя. Опять кровь. Останавливают встречу. Этот хитрый рефери-боров, который будет считать мои деньги.
— Неплохой, парень-то неплохой! — орет он, пока я обеими руками пытаюсь оттолкнуть врача. Я не могу справиться с дыханием, легкие качают воздух, сосут — а его все меньше, — и в нос мне пихают вату. Кажется, они запихивают всю, которая у них есть. Зрители неистовствуют. А что? Кто-то показал настоящее каратэ — жесткое, контактное, — и этот кто-то я. Воспитанник телеграфных переводов, встречавший восходящее солнце сложенными руками, тренировавшийся по шесть часов в день… Сидевший на шее у светловолосой усталой женщины. Та, что была далеко, ушла еще дальше. Я знаю, какие они короткие — перерывы между раундами. Показать, что ты бодр, что ты зол, Харви. Ты жив еще и не уйдешь просто так.
