– Что с пистолетом сделала? – спросил он.
– Спрятала под сиденьем. А ты?
– Обо мне не беспокойся. У меня разрешение имеется.
После того как Ева застрелила Портелу, это были первые слова, произнесенные обоими. Оставив труп – чтобы запутать следы, Фалько бросил на него записку «Казнен как фашист», – они сели в машину: Ева с сигаретой во рту – Фалько раскуривал для нее одну за другой – твердо держала руль. Не смотрела на него и ничего не говорила. И те пятнадцать минут, что заняла у них дорога, Фалько так же молча разглядывал ее профиль, чуть подсвеченный уличными фонарями, и красный уголек сигареты, разгоравшийся ярче при каждой затяжке. Разглядывал так, словно видел впервые. И мысленно обрушивал на себя лавину вопросов, не находя на них ответов.
– Здесь.
Дом стоял на площади, до революции называвшейся Королевской, а теперь – Республики. На противоположном ее конце и в отдалении, за темными силуэтами пальм, в полумраке затемненного города угадывались стены и башня над воротами в Арсенал. Миновав два блокпоста у здания ратуши – коммунистический и анархистский, откуда их не окликнули, Ева и Фалько по безлюдным улицам, где гулко отдавались их шаги, дошли до площади. Чтобы все выглядело естественно, девушка, когда подходили к блокпосту, взяла Фалько под руку, и теперь они так и шли, в ногу, иногда невольно касаясь друг друга плечом или бедром.
– Ну, до свиданья, – сказала она и высвободила руку.
– Не хочешь поговорить о том, что было? – спросил он.
– Я в этом не нуждаюсь.
Тон был нейтральный, столь ей свойственный. Бесстрастный и невозмутимый. Но в нем дребезжала вразнобой какая-то посторонняя нотка. Странная. Добавочная. Ева была словно под гипнозом или грезила в полузабытьи. Фалько даже спросил себя: а понимает ли она, что сделала? Убить в первый раз трудно. С ним такое произошло десять лет назад, в Мехико. Он стрелял тогда не в упор, а с десяти шагов, но потом подошел посмотреть на результат. И почти полчаса просидел рядом с трупом, глядя на него неотрывно. Вглядывался в тайну неподвижных полуоткрытых глаз, тускневших по мере того, как на них оседала дорожная пыль. Вопрошал сфинкса.
– Можем зайти ко мне, – сказала Ева.
Фалько посмотрел на нее не без растерянности:
– Ну что же… Рюмочка бы сейчас не повредила. Или чашка кофе.
– Нет у меня ни спиртного, ни кофе. Но если хочешь, можешь подняться.
Держась за деревянные перила, они в темноте стали взбираться по лестнице. На площадке третьего этажа Фалько чиркнул спичкой, чтобы Ева могла найти замочную скважину и всунуть ключ. Когда вошли, она задернула шторы и включила свет. Торшер у дивана, обычная мебель, морские эстампы по стенам и дурного вкуса картина, изображающая двух оленей на опушке леса. Медная жаровня с заботливо насыпанной горкой мелкого угля – оставалось только разжечь. Через открытую дверь виднелась другая комната – спальня с двуспальной кроватью, распятие на стене.
