Чарльз Диккенс, Томас Харди, Фицджеральд – Сэлинджер вырос на них, и пытается от них спрятаться, уйти, забыть… Рассказы удивительны, конечно, своей буддистской основой, рваностью, отсутствием причинно-следственных связей, нарушением канонов, на которых держалась литературы. В этом смысле, Сэлинджер очень музыкален, и отличен от традиций предшествующих поколений. Он как будто один из первых услышал новое время, почувствовал его, прожил. Мною любимые поэты серебряного века все ускользают, они слишком романтичны и прямы в страдании, искусстве, а Сэлинджер другой – он глубже, тоньше, как будто все, что он чувствует – скрыто, статично, но многомерно. Хлопок одной ладони, удары теннисного мяча об асфальт, эхо выстрела, звука которого вы не слышали. Это колоссальная мудрость, не только человеческая, но – художественная. Написать так, чтобы «мурашки по коже», но непонятно откуда!
7. О чем вы хотели бы написать в будущем году?
Снова очень хочется написать о Набокове. Я всегда рассказываю студентом о его романе «Ада». Это одно из самых поздних его произведений. Говорят, слишком продуманное, и как сказал один очень известных литературный критик и писатель «Зачем обманывать на пятистах страницах, достаточно было написать просто рассказ»! Это потому что Набоков слишком много там играет, столько сюжетов, линий, обрывов, пространственные субсистемы, все действие происходит в Америке с русскими топографическими названиями. Три языка повествования, столько аллюзий. Пруст, Шатобриан, Лев Толстой, Ветхий Завет на самом высоком уровне интерпретации. И все же я воспринимаю этот текст Набокова, как читаю Тургенева, как будто это роман о дачах, поместьях, осенних листьях, о чем-то таком юношеском. Забавно, ведь я знаю, что это выписанная тщательнейшим образом повествование, а читаю, как будто это от всей души написанная исповедь…В этом смысле, «Ада» – волшебная. Там тоже изобретен совершенно новый язык. Сюжет важен, но как первый уровень, потому как далее открываются невероятные глубины. Вас как будто бы текст поглощает, захватывает. Он настолько насыщен, что невозможно делать что-то, слушать музыку, отвлекаться. Набоков как будто ставит задачу не только победить время, но и полностью овладеть читателем, забрать его из реального мира. Четвертая часть романа называется «Ткань времени», Эта та часть, которую главный герой Ван пишет о времени. Это главный труд его жизни. Вот он пишет, рассуждает, приходит к выводу, что время одерживает победу над пространством, а потом его возлюбленная, Ада, смотрит на это все и говорит, что мы не можем знать, что такое время. Время это как…. И идет в тексте многоточие. Пауза. Вздох. Ада одним махом сметает, зачеркивает то, что Ван писал всю жизнь и говорит, что мы все равно не можем подобрать слово, чтобы выразить, что такое время… На этом многоточии текст и заканчивается. По-моему, Набоков писал эту главу два года… Волшебство в этой недосказанности. Несмотря на нарочитую доскональность, детальность, Набоков, как и Сэлинджер, обладает удивительной тонкостью восприятия.
