Наконец, мы сели в машину Верены. Когда она поехала к дому наших родителей, я включила печку на полную. Я осмотрела сестру. Ее лицо побелело от холода, глаза были красные от недавних слез. Этим утром она убрала волосы в конский хвост с ярко-красной лентой, повязанной поверх резинки. Лента все еще выглядела свежей и веселой, хотя Верена сникла. Верена посмотрела на меня, когда мы ждали своей очереди на перекрестке. Она сказала:
— Шкафчик с препаратами был закрыт и полный.
— Я видела. — Доктор Лемей всегда держал образцы и свой запас в том же самом кабинете в лаборатории в старомодном стеклянном шкафу. Так как я была его пациенткой с детства, этот кабинет находился в том же самом месте с тем же самым содержанием. Меня глубоко удивило бы, если бы доктор Лемей держал там что-то иное… у него были антибиотики, антигистаминные, мази для кожи, еще какие-то препараты. Возможно обезболивающее.
Как и Верена, я смотрела на тело Бинни, дверь шкафчика была закрыта, и все в комнате лежало на своих местах. Невозможно, что человек, совершивший такие грязные убийства, в поисках наркотиков оставил бы его прибранным.
— Я не знаю, что делать, — сказала я Верене. Она покачала головой. Она тоже не знала. Я смотрела из окна на знакомый пейзаж, мелькавший за окном, желая оказаться где угодно, только не в Бартли.
— Лили, с тобой все в порядке? — спросила Верена, и ее голос прозвучал на удивление неуверенно.
— Конечно, а с тобой? — мой ответ прозвучал более резко, чем я хотела.
— Должно быть, не так ли? Сегодня вечером репетиция свадьбы, и я не представляю, как мы можем ее отменить. Плюс, если честно, я видала вещи и похуже. Просто тот факт, что это именно доктор Лемей и Бинни, выбил меня из колеи.
Слова моей сестры звучали разумно. Это сильно удивило меня, ведь Верена, как медсестра, видела больше крови, боли и ужаса, чем я увижу за всю свою жизнь. Она была практичной. Преодолев первый шок, она стала жесткой. Она встала на подъездную дорожку наших родителей и выключила мотор.
— Ты права. Ты не можешь отменить ее. Люди все время умирают, Верена, и ты из-за этого не можешь пустить под откос свою свадьбу.
Мы были лишь практичными сестренками.
— Верно, — сказала она, странно глядя на меня. — Надо рассказать родителям.
Я уставилась на дом перед нами, как будто прежде его не видела.
— Да. Пошли.
Но Верена вышла из машины первой. И это Верена рассказала родителям плохие вести твердым замогильным голосом, который так или иначе подразумевал, что любая демонстрация эмоций будет считаться дурным тоном.
