— Как свадебный процесс? — спросила я.
Она распахнула глаза и заставила руки дрожать. На пороге.
За ней я видела столы, которые были приспособлены под подарки.
— Ого, — сказала я, качая головой в знак признания. Там стояли три длинных стола (уверена, что мои близкие одолжили их у церкви), накрытые блестящими белыми скатертями, каждый их дюйм был покрыт товарами народного потребления. Бокалы, тканевые салфетки и скатерти, фарфор, серебро, серебряные вазы, ножи для писем, фотоальбомы, ножи и разделочные доски, тостеры, одеяла…
— Люди — такие милые, — сказала Верена, ответ ее прозвучал заученно; нет, имела-то она в виду именно это, но я была уверена, что она говорила это гостям снова и снова.
— Ну, им никогда не приходилось тратиться на нас, не так ли? — заметила я, поднимая брови. Ни я, ни Верена, никогда не были замужем, в отличие от некоторых наших знакомы из средней школы, которые на настоящий момент были разведены уже дважды.
Из кабинета в гостиную вышла мама. Она была бледной, как и я. Верене нравилось загорать, а отец загорал неизбежно; он скорее будет работать во дворе, чем заниматься сидячей работой.
— О, милая! — сказала моя мать и прижала меня к себе. Моя мать была ниже меня, тонкая, ее волосы были блондинистыми, почти белыми. Глаза голубые, как и у каждого члена нашей семьи, но их цвет, кажется, углубился за прошедшие пять или шесть лет. Ей никогда не приходилось носить очки, ее слух был превосходным, и она победила рак молочной железы десять лет назад. Она не носила трендовую или модную одежду, но никогда не выглядела плохо одетой.
Месяцы, годы, казалось, таяли. Такое ощущение, словно я видела их только вчера.
— Где папа? — спросила я.
— Он пошел в церковь, чтобы взять еще один стол, — объяснила Верена, пытаясь улыбаться не так широко. Моя мать подавила свою улыбку.
— Он взял напрокат весь этот свадебный хлам?
— Ты же знаешь, — сказала Верена. — Ему просто это нравится. Он ждал этого многие годы.
— Это будет свадьбой десятилетия в Бартли, — сказала я.
— Ну, — начала Верена, когда мы двинулись через холл к моей старой комнате, — если миссис Кинджери сможет добраться сюда, то возможно. — Ее голос звучал немного плаксиво и плоско, как будто это беспокойство или жалоба возникли так давно, что истинные эмоции выцвели.
— Мать Дила может не приехать? — спросила я недоверчиво. — Так, она действительно старая и больная… или что?
Моя мать вздохнула.
— Мы совершенно не можем решить, в чем проблема, — объяснила она. Она посмотрела вдаль, как будто ключ к разгадке поведения будущей свекрови Верены написан на газоне за окном.
