Каждому свое!
Ладно, значит, они не настоящие. Били вдвоем. Два долгих зимних
месяца, неизвестно от чего больше страдая: то ли от пыли, то ли от холода,
нестерпимого на гудящем сквозняке створа. Освоили перфораторы. Балин-
ский получил пятый разряд по ведению взрывных работ. Сами забуривали,
сами рвали, качали породу скреперной лебедкой, делая все так, как будто
только этим всю жизнь и занимались...
А Иван учится. . И где, в политехническом! Пишет курсовые, ездит во
Фрунзе на сессии, переходит с курса на курс. Патрулирует по вечерам с
дружинниками. Ходит на тренировки. Бегает кроссы, да так, что приходится
даже усмирять его, попридерживать. Чего доброго, так и сердце запороть
недолго. Откуда в людях такая настырность?
УЛИЦА. ОТЕЦ. СУЛЕЙМАНКА
—Балинский! Яшар Газиевич сказал, что, если вы еще раз встанете со
стола, у вас отнимут штаны. Вы слышите, Балинский?
Балинский кивает головой. Ему и самому не очень хочется вставать,
хватит с него, вчера попробовал, от этого тоже отлежаться нужно! На какой
же он день поднялся? Неужели на четвертый?
Такой боли, пожалуй, он еще не испытывал. Страх испытывал. Стыд
испытывал. Горе испытывал, гнев испытывал, а вот боли такой у него еще не
было, впервые.
Сознание боялся потерять в коридоре. Боялся, что вот-вот и лопнет,
перервется где-то внутри та тоненькая, источенная болью жилка, которой он
так ненадежно скреплен с жизнью, со всем белым светом. В Кара-Куле не
жарко топят, уголь привозной, а тут вспотел. Пот закапал. Однако дошел до
19
конца коридора, открыл дверь с черным силуэтиком элегантного мужчины во
фраке и в цилиндре, сделал все, что нужно было сделать, а затем тем же по-
рядком, с теми же остановками одолел коридор, водрузился на щит и стал
ждать сил, чтобы жить дальше.
Однажды они с Геной Ахсановым, давним ошским приятелем, заядлым
бродягой, охотником и альпинистом, спускались с пика Семенова-Тян-
Шанского. При спуске Гена сорвался, скользнул вниз, проскочил мимо, да
как-то странно, в самой нелепой позе, на спине, с прижатым к груди
ледорубом.
— На живот! — закричал Балинский. — Зарубись!
Куда там! На это тоже время нужно, чтобы сообразить. Балинский
пытался травить веревку, но рвануло так, что самого выбросило вверх, к
самому крюку прижало, хорошо еще, что крюк выдержал. Повернул голову,
нашел глазами Ахсанова. И в хохот. Да в какой, успокоиться не мог! А
