– Никому другому такое в актив не запишете – ни мне, ни моей медсестре, ни даже старушке несчастной с деменцией!
Пауза. Саша быстро выходит, остальные сидят, опустив глаза. Только Орджоникидзе изучающе смотрит на Беллу:
– Знаете тему Ленинградской симфонии?
Вот и Белле досталась реплика.
– Надо спросить у Лёвушки, – отвечает она, – Лёвушка знает всего Шостаковича.
Лина подходит к Белле и порывисто целует ее в плечо. Что это? Белла ощущает большую неясность у себя в голове. Таша провожает ее до троллейбуса и в итоге доводит до самого дома, несмотря на то что Белла, конечно, дошла бы сама, укладывает в кровать. Белла ей подчиняется, хотя и кровать не ее, и квартира кажется незнакомой, чужой.
– Побудьте-ка дома пока, Белла Юрьевна. Когда мы спровадим его, позвоню. – У Таши белые зубы, большие глаза: видно, как они блестят в полутьме.
Квартира, которую Белла помнила как свою, находится в самом деле не там, где оставила ее Таша, но по той же ветке метро, ближе к центру – в Хамовниках. Не квартира – комната в коммуналке, в двух других – соседки ее: тетя Шура, пенсионерка, и Нинка-малярша, пьяница. Квартира располагается в полуподвале, в цокольном этаже, и попасть к Белле в комнату можно двумя путями: обычным, через подъезд и лестницу, или если решетку снять, то через окошко под потолком.
Конечно, она могла бы дать ему адрес, и Лёва добрался бы сам, или не добрался, три недели, на которые они разлучились, – немаленький срок, всякие происшествия могли помешать: например, посадили бы, Лёва мог передумать (в отношении себя у нее опасений не было, но он ей оставил возможность решать), да и как ленинградская жена Лёвина относится к полигамии, все же было понятно не до конца.
И вот она просыпается, очень рано, в назначенный день, оглядывает свою комнату – теми глазами, которыми, как ей кажется, будет Лев на нее глядеть, завтракает, отмечая, что Нинка уже на работу ушла, хорошо, а тетя Шура – та, разумеется, тут как тут, и – время есть еще – собирается сделать прическу. Недавно вроде бы стриглась и уже обросла. Не надо потому что стричься на молодом месяце, говорили подруги, тут же снова будешь лохматая. Между прочим, особенно хороша для волос дождевая вода, но ею в марте не разживешься, сойдет и обычная.
Вместо фена – сушилка для рук, удобная вещь, украдена в Театре Советской армии из зрительского сортира и Белле подарена: сиди себе, рычажок над головой нажимай. Времени предостаточно, а Белла уже утомилась слегка: восемь утра – для актрисы все еще ночь, и она прикрывает глаза, а открывает их только в одиннадцать. Ужас, ужас какой! – кажется, не было в ее жизни большего ужаса. Да уж, опростоволосилась – будь здоров. Два с половиной часа – ох, не станет он ждать. На остановках перебегает из вагона в вагон: ну же, “Дзержинская”, “Кировская”.
