Г о л о с а. Спасибо… Большое спасибо…
Медленно открывается занавес. А н т о н Е в л а м п и е в и ч закрывает за ушедшими посетителями дверь и не замечает, что один из них не ушел, а остался стоять в полутьме коридора, в углу, рядом с вешалкой. «Антон Евлампиевич», — негромко произносит посетитель и выходит на свет. Антон Евлампиевич вздрагивает, оборачивается, и вместе с ним мы узнаем К и р и л л а Т а р а т у т у. Узнаем не сразу — прошедшие годы превратили Кирилла из порывистого, восторженного юноши в неторопливого, даже чуть усталого мужчину. А впечатление это еще и оттого, что на нем парадный черный костюм, белая рубашка и галстук. Правда, придирчивый глаз сразу определит в нем провинциала — и костюмчик такой в столице уже года три как не носят, и узел галстука слишком тонок, и ботинки уж слишком остроносы.
К и р и л л. Антон Евлампиевич…
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (не сразу). Ой-ой-ой…
К и р и л л. Вчера я был здесь со своими ребятами, и вы меня не узнали. Расстроился даже.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Кирилл… Кирилл…
К и р и л л (словно оправдываясь). Со мной были мои дети.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. У вас уже дети!
К и р и л л. Беда у вас?.. С кем?
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Беда?
К и р и л л. Значит, показалось.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (с удовольствием произнося каждую букву). Кирилл… Как вы выросли!
К и р и л л. В самом деле.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Я нечеловечески рад вас видеть. Ну те-с… прошу в кабинет. Прихожая не подходящее для вас место.
Проходят в кабинет. Кирилл пытается что-то сказать, но Антон Евлампиевич перебивает его.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Так вот, уважаемый Кирилл Сергеевич, шесть лет назад в этом доме вам было нанесено оскорбление… В пушкинские времена за такое…
К и р и л л. Я забыл об этом.
А н т о н Е в л а м п и е в и ч (опустившись в кресло). Тогда хоть простите нас. Мистика… проделка Мефистофеля. Но никто, никто из нашего…
К и р и л л. А почему же вы так уверены, что я не брал эту табакерку? Явился восторженный мальчик, с корзиной старых писем и неуравновешенной нервной системой. Что вы, по правде говоря, знаете обо мне?
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Вы были так молоды, так чисты…
К и р и л л. Я был молод, и я был чист. Как белый лист бумаги. Лист, на котором можно было написать и строки пронзительных стихов и грязный донос… Я забыл об этом…
А н т о н Е в л а м п и е в и ч. Да, да, конечно… Но ради бога… скажите, что вы прощаете.
