Я машинально выпрямился и оттолкнул ее от себя. С ума сошел, — подумал я про себя.
— Свеженький, — сказала она и посмотрела на мои руки.
Я быстро убрал их и спросил.
— Женщина, что ты пытаешься доказать?
— Женщина. — Она улыбнулась. — Так-то лучше. Ничего я не пытаюсь доказать. Я хотела тебя поцеловать.
— Ну поцеловала. Хотя вряд ли такое место для этого подходит. — Я вещал как пуританин.
— Да? А где бы ты хотел, чтобы тебя целовали? Все равно это отличное место. Здесь можно изнасиловать женщину и ни одна душа этого не заметит.
Я ухмыльнулся, глядя на маленькую плутовку.
— Скажи-ка, Энн. Ты действительно хотела поговорить со мной или проводишь какой-то психологический эксперимент?
— Это эксперимент. Хотя не психологический. Я на самом деле хотела с тобой поговорить. Во-первых, я собиралась заманить тебя сюда, а во-вторых, если бы мне нужен был предлог, я могла сказать, что хочу встретиться с тобой потому, что Глэдис тебе наврала.
— Наврала? — Я не мог раскусить эту девицу. Она выдала все это так просто, как будто в этом ничего не было.
— Тебе нужен предлог, — сказал я. — О чем она наврала?
— Ничего себе пришел на свидание, — сказала она. — Может поставишь мне что-нибудь?
— Я не на свидание пришел, но поставлю.
— Мне французский «Семьдесят пять». А что ты будешь пить? Кислоту?
Я проигнорировал ее выпад и поймал взгляд нашего официанта. Я сделал заказ и посмотрел на Энн.
— Выкладывай. Что там Глэдис наврала мне?
Наш разговор прервался, пока я подзывал официанта и делал заказ, и поэтому я не следил за Энн. А сейчас заметил, что она уставилась на меня, и не просто смотрела, а с каким-то странным напряженным вниманием следила за моим губами, плотно сжав свои. Она уже не выглядела такой привлекательной, как раньше. Она стала старше, более зрелой, в ней чувствовалось что-то животное. Иногда так выглядела Глэдис. Сейчас Энн была очень похожа на нее. Мне пришлось повторить мой вопрос.
Она пару раз моргнула, потом улыбнулась.
— Извини, Марк. Похоже, я была далеко. Так вот, Глэдис, она сказала, что не помнит, что происходило тогда вечером.
— А она помнит.
— Конечно, помнит. Мы больше часа болтали об этом в понедельник, а когда папа вечером вернулся домой, мы вдвоем подшучивали над ним.
— Что он делал?
— Мистер Борден сказал ему, что он Гитлер и что он должен произнести речь. И он произнес классную речь. Но вот что странно. Папа когда-то учил немецкий в колледже, но с тех пор ни слова по-немецки не сказал, а всю речь произнес на беглом немецком языке. Правда, странно?
