– Дело не в пицце, – всхлипывала она, – дело не в этом.
– Хорошо, тогда в чем, скажи на милость, – пробормотал он, яростно пытаясь отчистить пятно на диване и только втирая грязь в ткань. – Я не умею читать чужие мысли, черт возьми.
И тогда она разразилась этой невероятной тирадой; это взялось неизвестно откуда, он с трудом верил своим ушам.
– Дело в тебе, – кричала она. – Ты всегда все делаешь по-своему. О чем бы ни шла речь: о том ли, что мы будем есть на ужин, или где мы будем проводить Рождество, когда и где мы будем путешествовать, когда поженимся, сколько чертовых детей заведем. Все это решаешь ты. У меня такое чувство, что я больше ничем не управляю. Я чувствую себя твоей проклятой женой! – Она выплюнула в него последнее слово, в гневе выскочила из комнаты и бросилась вверх по лестнице, а потом скрылась в спальне, изо всех сил хлопнув дверью.
Он остался сидеть, ошеломленный. Дело было не просто в несправедливости, дело было в злобности. Его проклятой женой? Она чувствует себя его проклятой женой? Как будто это было что-то мерзкое. Он взял свою тарелку с недоеденным куском пиццы, трясущимися руками отнес ее на кухню и там выбросил пиццу в мусорное ведро. Ему просто кусок не лез в горло. Он постоял там некоторое время, вцепившись руками в кухонную стойку, чувствуя, как его потрясение превращается в гнев.
Он стремительно бросился вверх по лестнице и распахнул дверь спальни, так что дверная ручка врезалась в стену. Она сидела на кровати, глядя в окно. Она не повернула головы, даже не вздрогнула.
– Я думал, что ты хочешь быть моей проклятой женой, – сказал он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал негромко и ровно. – Я думал, что ты хочешь иметь от меня чертовых детей. Я думал, что ты хочешь меня, хочешь быть со мной, хочешь за меня замуж. А теперь ты говоришь об этом как о тюремном заключении. – Она ничего не ответила и вновь даже не повернулась. Повисло молчание. Но пока он стоял там, в дверях, положив руку на дверной косяк, стараясь успокоиться, он почувствовал, как гнев спадает и его охватывает отчаянная грусть. Почувствовал страх. – Ты меня больше не любишь, Джен? – спросил он, но ему было страшно услышать ответ, поэтому он поспешно развернулся и закрыл за собой дверь. Схватил в холле куртку и вышел из дому.
Когда он вернулся домой после закрытия пабов, она была уже в постели. Ее глаза были закрыты, но он знал наверняка, что она не спит. Он забрался в постель и лег рядом с ней, не сводя глаз с крошечной родинки между ее бледными лопатками, которую так любил целовать. Он хотел, чтобы она повернулась к нему, обвила его руками, извинилась. Но она этого не сделала. В конце концов он уснул.
