Бет подумала обо всех крошечных искорках, скачущих в голове Фила, об электрических импульсах, которые делали его тем, кем он был. Посмотрела на танцующие огоньки, размышляя, могли ли они по-настоящему их олицетворять.
В устройстве, осенило ее, было что-то знакомое: что-то, что она уже видела. Оно выглядело точно так же, но было больше и сложнее. Бет нахмурилась, пытаясь разобраться.
Серокожий ребенок пришел в восторг. Он радостно взмахнул коротенькими ручками, впившись глазами в представление.
– Святые угодники и Речная вода, – пробормотал Петрис. – Ты ходила к Свечнику?
Бет кивнула.
– Этот кварцевый светильник, – прорычал Петрис, – отравил мне всю жизнь! Я бы фонтанировал песнями и солнечным настроением, когда бы не он. Не смотри на меня так, – буркнул Тротуарный Монах, когда Бет выгнула бровь. – Может, он и не еретик, но все-таки паразит. Его клиенты, ослепленные горем, обращаются к нему, тоскуя по тем, кого потеряли, желая их вернуть, желая, чтобы они вспомнили. Они настолько одержимы идеей возможности этого, что даже не останавливаются подумать, а хорошо ли это? – Он фыркнул. – Расти в карающей коже достаточно тяжело и без осознания того, что делаешь это уже в семнадцатый раз. Ты…
Его прервал шум снаружи. Крики и ругательства из пересохших глоток. Камень полоснул по камню со скрежетом, заставившим кости Бет содрогнуться. Затем знакомый голос велел:
– Выводи ее, Петрис!
Прежде, чем старый первосвященник успел отреагировать, Бет поднырнула под его руку и распахнула дверь.
Обстановка снаружи напоминала партию в огромные шахматы: статуи стояли друг напротив друга на мерзлой траве, выстроившись в боевом порядке: каменные зубы оскалены, каменные пальцы скрючены, словно когти. Некоторые нетерпеливые пары уже схлестнулись: мраморный ученый стоял, сгорбившись, его руки стискивали локоть викторианского бронзового изваяния, которое он только что перекинул через плечо. Оба стояли неподвижно, но девушка слышала вырывающееся из легких хриплое дыхание.
В центре, расставив руки и крылья, стоял Иезекииль, его каменное лицо расплылось в блаженной улыбке, словно он призывал к спокойствию. Однако слова, слетевшие с его губ, вряд ли могли сойти за примирительные:
– Отдай ее мне, Петрис, или я выдерну руки из твоей карающей кожи, растолку тебя ими в кровавую глину и все равно заберу ее.
– Почему? – голос вышедшего за Бет каменного монаха оставался спокойным. – Что ты собираешься с нею делать?
