Высказав последней фразой своё глубочайшее презрение к миру, Кубик садился на краешек кровати дяди Мурата.
После этого Фантомас тяжело и невыносимо медленно подходил к подоконнику, брал из двухкилограммового пакета с монпансье один леденец (конфеты мне передала накануне одна из юных коллег со скорой помощи), вкладывал его в рот и направлялся к двери. Пока он доходил до неё лединец рассасывался и, ещё более обиженно улыбаясь, детина поворачивался и путешествовал за новым. И так без конца и края…
Всё повторялось настолько мистически одинаково и часто, что после очередного раза я задумался… и вдруг вспомнил, что со времени поступления в отделение ни разу не посетил по серьёзному вопросу то место, куда царь пешком ходил.
В обычных условиях я не придал бы этому особого значения, тем более что сообразил бы, что дело тут, скорее всего, в тормозящем действии лекарств и стрессе, но тут такой факт показался чем-то слишком уж ненормальным.
После ряда безуспешных попыток, уже далеко после отбоя, я, не на шутку встревоженный, обратился к дежурной медсестре за советом. Та рассеянно глянула, вздохнула и высыпала на мою протянутую ладонь десять таблеток пургена.
– Не много ли? – ужаснулся я.
– У нас иногда и это не действует, – сонно успокоила меня сестра.
– А если подействует – когда ждать? – заморочено спросил я.
– Почувствуешь! – безразлично буркнула женщина в белом и выпроводила меня.
И я почувствовал!
В четыре утра я поспешно катапультировался с кровати и в энном месте по-чёрному вычистился.
Довольный и легкий как пёрышко, я двинулся к своей палате, но, не дойдя и половины пути, сделал гримасу и побежал обратно. Что-то вроде лекарственной холеры приключилось со мной, и через час в туалет меня носили на руках. Нет, не санитары, медсестры и врачи, а больные.
В частности, Юра и Фантомас, которого я начал называть Валерой.
Ещё через полтора часа выжатый до отказа организм отключил свой реактивный двигатель и подарил мне резкий упадок сил. Я почувствовал, что умираю…
Вдобавок ко всему, окружающая обстановка начала действовать отрицательно. То, что раньше вызывало жгучий интерес, теперь лишь раздражало и угнетало.
– Психи! Вокруг одни психи! – ударило в мозг, и глубокая депрессия чёрным облаком заклубилась по слабеющему телу.
– Сестра! – позвал я.
Никто не ответствовал.
– Сестра! – уже громче снова позвал я.
Тишина.
– Ох-хо-хох, – вздохнул Эстрин. – Тут тебе не лазарет. Юра, позови!
– Убива-ют! – истошно заорал Юра.
