Спальня оказалась пустой, весь отряд был на работе. Я разложила вещи. А что, собственно, у меня было? Зубная щетка, паста, мыло. Всё. Это из материального. Леха был прав: в тюрьме дух перестает погружаться в материю. И это хорошо. Слишком много материального в нашей жизни.
Я немного успокоилась, пришла в себя. Меня поразила пугающая тишина. Почему-то на цыпочках, как будто боясь нарушить чей-то покой, я пошла по спальне. Было в ней что-то магическое, я не сразу поняла, в чем дело. На спинках кроватей висели таблички: фотография осужденного, год рождения, статья, начало и конец срока. То же, что докладывали на плацу, но тогда это не произвело на меня впечатления. Я разговаривала с собакой и не прислушивалась к сказанному. А сейчас я шла по рядам, рассматривая таблички. Начало и конец срока располагались, как на кладбище, через тире. «Родился — умер». Теперь до меня дошло, что меня так шокировало. Годы освобождения. 2018-й, 2025-й, 2032 год. Разве такое бывает? — спросите вы. Да, бывает. Начало срока — 2000 год, конец — 2032-й. Ходоков, которые отсидели по сорок лет, я повидала немало, но эти годы шли не сплошняком, а с переходами в 4–6 сроков. А чтобы 32 года одним сроком…
Я запомнила кровать и с нетерпением стала ждать, когда отряд вернется с работы и я смогу увидеть эту женщину. Конечно же, я ее увидела. Обычная, как все. Вот что такое надежда! Эта женщина знает, что наступит 2032 год и она окажется на воле. Она надеется на это. Теперь я как врач могу описать, что происходит, когда надежды нет. Сразу вспомнились лагеря «Белый лебедь» и «Черный дельфин» для осужденных пожизненно. Символы живого существа, обреченного на смерть. Одинокий лебедь с распростертыми крыльями. А ведь лебеди парные птицы, поодиночке жить не могут. Или черный дельфин (на самом деле он выкрашен в серый цвет) в фонтане, в котором ни капли воды. Жил: родился, тире, умер. Значит, тире обозначает жизнь. Прочерк. А жил ли вообще? Мораторий на смертную казнь — это хуже смертной казни. Человек, осужденный на пожизненное заключение, адаптируется в течение года. А через год у него на фоне хронического стресса отказывают надпочечники, потом почки, потом печень. Уже через год от него буквально пахнет смертью. Это специфический, тяжелый запах, от которого сходят с ума даже тюремные собаки. Для этих людей уже не наступит ни 2018-й, ни 2025-й… Вот что такое отсутствие надежды.
«Раз существуют тюрьмы и сумасшедшие дома, то должен же кто-нибудь сидеть в них», — это сказал мой гениальный коллега Антон Павлович Чехов. Я поняла, что вызвала интерес у публики. Меня хотели задеть: кто — локтем, кто — словом. Я извинялась. «Дура, что ли?» — косились на меня зечки. Биографии этих женщин в большинстве своем были написаны на их лицах. «Асфальтная болезнь», «бордюрный синдром», «удар лицом об угол дома» — такие диагнозы поставил бы мой бывший муж-травматолог. Когда отряд дома, в узком проходе между кроватями оживленно, как на скоростной трассе. Но никто никому на ногу не наступит. Потому что никто этого не простит (никто, кроме вновь прибывших).
