Ромка тоже спорил до хрипоты, доказывал, что на самом деле и не такое возможно, и что в те темные века герцоги как только не дурили, а тут же – очаровательный мальчишка, который во все это играет, как в оловянных солдатиков, и провоцирует герцога со страшной силой, как не купиться? И вообще, он все равно в Цезарио видит девушку… почему? Да потому! Шекспиру виднее, не спорь!
От такой Ромкиной наглости и напора Дон охреневал, ржал и над ним, и над Орсино, и над Филькой, которая этот бред собачий собралась выставлять не куда-нибудь на авангардную тусню, а на федеральный, – нет, вы только вдумайтесь! – на федеральный школьный фестиваль!
Шекспир. Мальчики играют девочек. И он, Дон-солнце, – двинутый герцог, запавший на мальчишку.
Бред.
Чтобы Дон – и на мальчишку? У него-то с ориентацией все в полном порядке!
А тут…
Тут Дон вдруг начал понимать шекспировского Орсино. Потому что Цезарио, когда говорил про Виолу, как-то совсем по-особенному улыбнулся, чуть повернул голову, к заглядывающему в окно солнцу, склонил ее набок… Резко захотелось протереть глаза. Где Киллер? Вот же она, девчонка. Виола. В джинсах Киллера, в его же толстом свитере и зеленом берете Цезарио, но какая разница? Все равно, вот же: шоколадные кудри – надо же, выяснилось на ярком солнце, что шоколадные они, а не непонятно-темные! – зеленые лукавые глазищи, характерно девичий наклон головы, мягкая мечтательная улыбка… и голос. Чистый такой, певучий голос. А пластика? Настоящая девичья пластика, как Киллеру удается? Его бы вот так нарисовать, нет, лучше раздеть, чтобы видеть, как двигаются мышцы под кожей, и рисовать. Ужасно интересно, что бы получилось на бумаге, или – да, точно! – в глине. Его надо лепить…
– Дон, ау! – Ромка похлопал его по плечу. – Отлично, конец сцены просто зашибенно, только не так долго!
Он еще что-то говорил о том, что Дон гений, прирожденный артист, и влюбленный герцог из него – не герцог, а конфетка, я и не думал, что ты способен сделать настолько вдохновенно-идиотскую морду, запомни, это же то самое!..
Дон не слушал, очарованный новой идеей.
– Да понял я, понял, – отмахнулся он, и Ромка бросился тыкать придворных, в «не там стояли, не туда ходили, кирпич башка упадет!».
Окинув взглядом зал, Дон вернулся к Цезарио-Виоле. Сейчас смотреть на нее хотелось все время, смотреть, трогать и разобрать на винтики, чтобы понять, как оно устроено, и слепить такое же. Ну ладно, не разобрать, просто – смотреть и трогать, и лепить, и рисовать… Да черт же! Как не вовремя его посетила муза!
