Впрочем, возвращение божественного начала в мир науки и философии принимается далеко не всеми. Зигмунд Фрейд, как и многие другие ученые, полагал, что иррациональность нашего мира не в Боге, а в бессознательном: именно оно руководит поступками и мыслями людей, с ним связаны многочисленные виды подавления, в основном сексуального характера, проистекающие из перенесенных травм, являющихся следствием морального и физического принуждения со стороны других людей и общества. Психоанализ Фрейда был нацелен на уничтожение социальных условностей ради излечения «неврозов», однако одновременно он спровоцировал серьезнейший моральный кризис человеческой личности, освобожденной от стыда, безусловно, вредного в крайних своих проявлениях. Человек, забыв обо всем, бросается в «самокопание», изучение «неправильностей» собственной психики, анализирует отклонения от нормы в себе и других. Так создаются условия для революции в литературе и искусстве.
3w Переворот в литературе и искусстве, новые средства художественной выразительности
Перемены происходят в неспокойной атмосфере «безумных лет», заставлявшей человека бежать от себя самого, ища спасения в бессознательном, иррациональном, в мистике, ворвавшейся даже в науку и философию и заявившую тем самым о своей безусловной значимости.
Неудивителен успех детективного жанра! Если следовать фрейдистской логике, читая полицейские романы, «средний» человек, обыватель, проникает в мир литературных героев, чьи неврозы, сломав запреты, «выныривают» на поверхность сознания (сумасшедших, преступников, антиобщественных личностей).
Входит в моду и психологический роман как способ убежать от себя и зажить жизнью других людей. Издаются огромные «романы-эпопеи» Роже Мартена дю Тара («Семья Тибо»), Жоржа Дюамеля («Хроника семьи Паскье»), Жюля Ромена («Люди доброй воли»). Однако обновлением методов художественного анализа психологический роман как жанр обязан прежде всего Марселю Прусту («В поисках утраченного времени»), Андре Жиду («Пища земная») и Полю Валери. Именно они становятся властителями дум послевоенного поколения. Марсель Пруст через многочисленные интроспекции стремится показать в своих романах крушение аристократического общества, погибшего в 1914 году, а Андре Жид, вслед за Хаксли и Пиранделло, заявлял о глубинной непоследовательности человека и общества, в котором единственная подлинная ценность — благородный поступок. Аморалистский пессимизм, присущий творчеству Пруста и Хаксли, трансформируется у Хемингуэя в разочарование жизнью («Старик и море»), а у Генри Миллера — в культ плотской страсти.
