— Но разве это так важно? — задумался Гелен. — Разве такое уж большое счастье — повесить себе на ноги оковы семьи, дома, имущества? Не лучше ли быть свободным? Если у тебя ничего нет, у тебя нельзя ничего отнять, кроме жизни.
— Именно так я и думал, — усмехнулся Тифон. — Именно так и должен жить актер. Тогда его нельзя будет заставить говорить людям неправду о том, что творится на земле. Но к старости начинаешь понимать, что жизнь твоя прошла даром, что ты ничего не оставил после себя, что никто не придет к тебе на могилу принести жертву богам. Если и есть у меня дети, то я об этом никогда не узнаю, а они вырастут на ступенях храма любви, где я предавался плотским утехам о гетерами. А правда? Она никому не нужна. Что же в этом хорошего, скажи на милость.
Гелен не ответил.
— А ты кем хочешь быть? — спросил Тифон после короткого молчания.
— Не знаю. — Юноша вздохнул и пожал плечами: — Теперь не знаю. Может быть, попробую стать мореходом, как Одиссей. Но для этого…
— Для этого тебе надо было родиться Одиссеем! — засмеялся Тифон. — И не забивай себе голову глупыми мыслями. Что начертано тебе великой мойрой Антропос, тому и быть.
— Да, наверно, — согласился юноша. — Вот только знать бы, что ею начертано…
Когда Гелен оставил корзину и грустно поплелся обратно, к лавке своего отца, к Тифону тихонько подошел бородатый человек. Остановился и вместе с ним долго наблюдал за удаляющимся юношей, пока тот не скрылся за поворотом.
— Кто он? — спросил бородач, взяв из корзины гроздь винограда. — Почему я раньше его не видел?
— Это Гелен. — Тифон пожал плечами. — Сын Намиса, торговца фруктами. А почему ты спрашиваешь? Ты что, интересуешься мальчиками?
— Я скульптор, — тихо ответил бородач, — и интересуюсь всем прекрасным, в отличие от тебя, старого развратника, которого интересует только собственный живот и собственный фаллос. Познакомь меня с ним.
— С фаллосом? — Тифон рассмеялся.
— С Геленом, дурак. — Скульптор бросил виноградную кисть на землю и вытер руки о фартук. — Я буду делать с него статую Аполлона. Скажи ему, что меня зовут Пракситель.
— Нет, не познакомлю, — хитро улыбнулся Тифон.
— Я тебе заплачу.
— Сколько? — насторожился актер.
— Две драхмы.
— Согласен, за такие деньги я познакомлю тебя с ним целых три раза.
— Мне хватит и одного, — ответил Пракситель без тени улыбки и пошел прочь.
На репетиции Тифон никак не мог попасть в такт хору. Все время вступал то раньше, то позже, чем нужно. Все время думают о куске кабана, лежащем в торбе, и о двух драхмах, которые заработает с такой легкостью.
