— Ладно, Макс… так значит, ты тут уже семьдесят лет, и за это время не постарел? Ты уж определись — мы живые или мертвые.
Тот устало покачал головой:
— Это сложно назвать жизнью. Видишь ли, для меня прошло гораздо больше времени. В мире живых проходит год — здесь двадцать или больше. Стареем ли мы здесь или нет — неизвестно, потому что лишь единицы умудряются протянуть тут год, не умерев ни разу. Когда ты погибнешь — снова окажешься где-то на болоте. Забудешь все, что с тобой произошло, забудешь все, что знал, забудешь, где находишься. Собственно, не исключено, что вот сейчас ты проживаешь сотый или тысячный цикл смерти и возрождения. Каждый новый цикл ты начинаешь в одном и том же состоянии, пытаешься понять, где ты, ищешь выход, цепляешься за жизнь до последнего — и гибнешь в муках, чтобы начать все это снова, и снова, и снова, и снова. И так до скончания времен, или, как считают оптимисты, пока твое наказание не истечет.
— А этому есть какие-то доказательства?
— Сколько угодно. Ты можешь написать письмо сам себе и оставить у почтальона. И если в следующий раз ты возродишься в этом же месте, что весьма вероятно, то сможешь забрать вое письмо. Или, к примеру, может так случиться, что сюда приволокут Святого и посадят в соседнюю камеру.
Кирсан покачал головой:
— Игнат подорвался на своей гранате, когда его схватили. Ты хочешь сказать — он сейчас снова жив?
— Скорее всего, да. На возрождение обычно уходит совсем немного времени — и вот узник готов снова страдать. Когда ты на протяжении одного своего цикла видишь несколько смертей одного и того же человека — ну, тут уж сложно не поверить.
Гладко звучит, надо признать. Но у сумасшедших частенько все звучит гладко, если книги не врут. Поймать бы сукина сына на противоречии…
— Кто такой почтальон?
— Человек, хранящий письма людей самим себе. Как правило, почтальонами становятся 'помнящие' — те, память которых не стирается при смерти.
— Как так?
— Вот так. Иногда некоторым дается такая сомнительная привилегия, зачастую — чтобы усилить их страдания.
В этот момент двери коровника открылись. Внутрь вошли двое парней в кожаных куртках и с автоматами, за ними — четверо оборванцев в ярко-красных жилетках дорожного рабочего и с тележками. Следом — еще двое автоматчиков, толкающих пару тележек для мороженого, и невысокая худощавая женщина лет двадцати семи в юбке и сером однобортном кителе с заплатками на рукавах, подозрительно знакомого покроя.
