Выйдя из музея, Петкунас увидел на ступенях соседнего дворца группу священнослужителей в сутанах и еще с десяток людей в деловых костюмах и галстуках и поинтересовался у стоящего рядом охранника, что происходит.
— Ждут сеанса! — охотно ответил уставший от безделья охранник, прищурив и без того еле видные глаза-щелочки. — Через полцаса — началас… Одна делегация — католицеские свясценнослужители, другая — из Полси, ученые, тут конглесс…
— А что за сеанс? — осторожно спросил Петкунас. — Я и не знаю…
Охранник всем видом выразил сочувствие.
— Кристос на кресте… Кристианская святыня тут. Такая картина, — он развел руками, — как стадион. Распяцие называеца.
— Это только для них показывают? — кивнул в сторону ожидающих Леонас.
— Поцему? — обиделся китаец. — Свободный целовек в свободной стране. Для всех.
Петкунас взглянул на часы и сел в машину. Он решил, что обязательно вернется на сеанс, но перед тем повторит путь, который они с Грегом проделали той ночью. И совсем не удивился, когда дорога, по которой он ехал совершенно наугад, привела его к той самой ограде, где они остановились со Стависким ночью. Вот здесь стоял вэн этого мекса, который они с Грегом позаимствовали. Вот здесь он, Леонас, перелезал через забор. Сукин сын, шляхтич! Пся крев! Он и не подумал достать из вэна лесенку, чтобы Петкунасу было удобнее перелезать. Он достал ее для себя. Сукин сын. Впрочем, мир его праху — он теперь там. А Петкунас — здесь.
Петкунас вспомнил, как уселся той ночью в свой автомобиль, поглядел на объемистый мешок сзади и подумал, что все идет хорошо.
«Время и место… — думал Петкунас. — Время и место. Место легко возобновить — вот оно. А время — его не вернешь. Вот он, Леонас, здесь, на этом самом месте, а Ставиского уже нет в живых, а Чаша вообще неизвестно где…»
Петкунас взглянул на часы: одиннадцать минут до начала — надо поторопиться, эти буквоеды могут и не впустить, если опоздаешь даже на минуту.
Но он не опоздал. Он зашел в просторный полутемный зал. Длинными плавными дугами изогнулись ряды красных кресел. Огромная (не соврал китаеза о размерах) картина была закрыта темным занавесом.
Петкунас подумал про себя, где сесть, и выбрал место возле прохода, не в ближних к сцене рядах, но где-то посередине. Священнослужители и люди в костюмах сидели рядов на пять ближе к подиуму. Справа светились неярко огоньки какого-то стенда, похожего на музейный. И вдруг — глубокий мрачный аккорд раздался в торжественной тишине зала, и пошел в стороны занавес, и Петкунас ощутил, как у него сдавило горло. Не было больше ни парка, ни музея, ни этого дворца.
