Но, видно, появлялся у него какой-то особый блеск в глазах, когда речь заходила о предмете, его особенно интересующем, — о богатстве. Не обычном богатстве, а из ряда вон.
И не зря же среди приятелей Петкунаса (друзей у него никогда не было, он сам не доверял до конца никому и принимал как должное, что и ему до конца не доверяют), так вот, среди приятелей Петкунаса просто не было людей небогатых и неудачников не было. Лео никогда сознательно свой круг общения не отбирал — все происходило само собой, на бессознательном уровне… Но если бы кругом его общения занялся умный аналитик, эту закономерность он бы выявил без труда.
И вот среди пестрого круга приятелей Лео появился пару лет назад поляк — Грег Ставиский. Честно говоря, Лео выделял его уже на первых порах из общего числа знакомых. Тому был целый ряд причин: во-первых, они были почти земляки — Литва и Польша так веками переплелись, что и не разберешь… Во-вторых, Грег был человеком не американской культуры — и Петкунасу с ним было просто легче контачить, чем, предположим, с поляками или литовцами, которые родились и выросли в Америке. У тех была иная закваска, иные ценности, иной рисунок поведения — словом, все то, что приходит с рождения, этому не научишься. И Грег был близок Леонасу и в этом смысле.
В-третьих… В-третьих, религия. И Леонас, и Грег были верующими католиками. Ну не то чтобы упертыми, соблюдающими все положенные ритуалы и посещающими костел ежедневно, но религия играла заметную роль в жизни и воспитании каждого из них. А это важно. В кругу советских эмигрантов, в котором вольно или невольно вращался Петкунас, преобладали евреи. Это не мешало контачить и делать совместный бизнес, но такой общей почвы, как с Грегом, и близко не было.
В-четвертых… В-четвертых, Грег Ставиский ненавидел советскую власть и все советское всеми фибрами души — и в этом они с Леонасом понимали друг друга без слов. А в-пятых, Грег был просто компанейский парень.
Леонас, правда, парнем его никогда даже про себя не называл. Что-то было такое в повадке и поведении Грега, что мешало быть с ним запанибрата; даже когда посидишь вечером душевно и выпьешь на двоих огромную бутыль водки — даже тогда Леонасу не приходило в голову, скажем, хлопнуть Ставиского по плечу, обнять и полезть целоваться. Петкунас сам не любил мужских поцелуев и объятий, но долголетний опыт общения с определенными людьми приучил его относиться к таким пьяным проявлениям приязни если не с сочувствием, то с пониманием.
