Он примолк, потер подбородок и потряс Мими за плечо.
— У вас здесь есть чего-нибудь выпить?
Мальчик неловко вывернулся из-под его руки, на негнущихся ногах прошел в другой конец комнаты, с натугой, как одеревенелый, согнулся, достал из шкафа бутылку цуйки. Протянул ее Панте и присел на край кровати, сложив руки на коленях.
— Знаешь, как я с ним? — Теперь Пантя больше махал руками, чем говорил, не выпуская из рук бутылку. — Один раз, когда нас вытащили на полевые учения, я сбежал. И автомат прихватил, с холостыми… И — прямиком в сад. Выломал доску в заборе и ввалился. А тут и караульщик как раз набежал, старый хрен, ружьецо с солью и две псины — по мою душу… Ну, я дал очередь. Псины наутек, а дед, тоже пес паршивый, в штаны наделал. Ружьецо выронил, руки вверх, как в кино. Я ему: «Молодец, дед, хорошо обучен. Так и стой, руки вверх, пока я не скажу…» И знаешь, что я потом сделал?
— Что?
— Ха! — победительно хохотнул Пантя и с воплем закружил по комнате, швыряя подушками, ногой сбил стул, выдернул из-под Мими покрывало и кинул его на пол. — Знаешь, что я сделал? — повторил он, страшно тараща глаза. — Ха! Я ему целую делянку угробил. Драл и дергал, драл, драл, драл!.. На! На тебе, Хория Гергинеску-Подурь, будешь меня помнить! Яблони потоньше вырывал с корнем, а потолще — обламывал ветки, ни одну не пропустил… Два часа вкалывал. Не за страх, а за совесть!.. И все то время караульщик плелся следом и подкатывался ко мне то так, то эдак, будто милостыньку клянчил. Как за собственный сад просил. Я ему говорю: «До старости дожил, ума не нажил, холуй холуем, тебе бы только прислужничать!..» Но я тоже хорош — не догадался с собой топор прихватить, тогда бы я… Ха! Ну, а так — хотя бы чуток пары из себя повыпустил. И — ни одного яблока не взял! Ни самого поганенького! Я рассчитал, где его, Гергинеску, самое больное место. А?! Я ведь мог ему просто накостылять или яблони пообтрясти. Но я тонко рассчитал!.. И вот в тот же вечер на перекличке кто, ты думаешь, ходил от солдата к солдату с фонарем, искал виновника? Дед! Сторож!.. А Хория Гергинеску-Подурь, чтоб его черти взяли, тащился следом за сторожем и уж так плакал, так убивался, так волосы на себе рвал, будто умер у него кто… Думаешь, тут-то я и попался, как муха в молоко? Нет. Я знал, что дед приползет на меня ябедничать, оттого и сбежал с ученья… Вернулся в казарму и честно признался, что ходил в самоволку. Знаешь зачем? Хе-хе! Чтоб под арест сесть. Старшина меня спросил, с какой такой радости я ушел в самоволку, а я сказал, что навещал подружку… Хе-хе! Он и сам уже знал, от других, я нарочно кое-кому натрепал, что, мол, сбегу сегодня к подружке!.. Ну вот, сижу я на губе за окошком, а эти двое ищут… черта в ступе…
