Она должна была выжить во что бы то ни стало. К нам она попала по ошибке. Что скажут люди, если мы вернемся, а она погибнет? Что мы спасли только собственную шкуру? Может быть, ее мама уже узнала, где мы находимся, приготовила нужные бумаги и теперь едет сюда, чтобы забрать ее? Девочка не имела никакого отношения к нашему проклятию. Мать отослала Мару на несколько дней к подруге, чтобы та присмотрела за девочкой, пока она будет в больнице. И когда разразилась беда, общий поток подхватил и девочку. Наши протесты и уверения никого не трогали, для объяснений не было времени, к тому же нам попросту не верили. Конечно, и мы ни в чем не были виноваты, но участь случайной пленницы казалась тем более печальной. И все решили: если ее положение не прояснится и бедняжку не вызволят, она должна остаться последней, пережить всех. Они шептались по углам, когда девочка не слышала их, сменяли друг друга, охраняя ее, стараясь развлечь и в то же время оградить от любой опасности. Как я сразу не догадался, что подарок этот — для нее, что ей дадут насладиться им досыта!
Лишь спустя четыре дня я получил возможность вволю наглядеться на него. Чудо! — я больше не хотел обманывать себя. Я мог попросить его хотя бы на ночь. Она бы дала, даже подарила его насовсем, попроси я ее об этом. Но я не смел, это не дозволялось. Зато я мог сидеть и любоваться им часами. Самый искусный в мире волшебник не мог бы сделать что-либо более ошеломляющее. Узелки только укрепляли свитер, собирали и удерживали в нем тепло, с тем чтобы снаружи его поверхность казалась еще ровнее и глаже. А краски — причудливые островки, то черные, то зеленые, то голубые — словно для того и были созданы, чтобы путешествовать по ним ладонями и глазами, купаться в них сколько душе угодно, пока вдруг не уткнешься в красное пятно — африканская пустыня! — с пепельным клочком облака, окаймленного золотистыми краями то ли солнца, то ли диковинного цветка. Разве может хватить дня, чтобы рассмотреть все эти континенты, растущие один из другого, дурманящие взгляд!
Я так и не успел насладиться им. Не успел поносить его в свое удовольствие. Через несколько дней на щеках Мары появился лихорадочный румянец. Она сняла свитер, и он висел в углу возле окна. Я смотрел на него, думал о нем, но не притрагивался, хотя очень желал этого.
Маре становилось все хуже. Она умирала. С тех пор как умерли мои дедушка и бабушка, я знал, как это бывает с начала и до конца. Она должна была скоро умереть, и никто не мог ей помочь. Временами она оживала, становилась веселой и разговорчивой, но минуты эти были обманчивы — я знал.
