— Та-ак… Феней. Выходит, Федосьей? — насмешливо протянул Михаил. Хоть и Федосья, а на тонких ножках. До нас дошла — уже умаялась, обморозилась. А дальше что? Будет ждать оттепели? — Он распрямился, зевнул и только тут заметил валенки гостьи, которые сушились на табуретке по другую сторону печки. — Так и есть: пимишки — двадцать четвертый размер. — Махнул рукой. — Макся, ты ее на мою постель положил, я на топчане ежиться не стану — лягу на твою. А ты ступай на топчан.
И оба враз повернулись, услыхав позади себя шорох. Девушка стояла возле койки и надевала на себя полушубок, заправляя под мышки концы большого вязаного платка.
— Чшш! — зашипел на друга Максим. И — к девушке: — Фенечка, извиняемся. Мы, кажется, вас разбудили?
— Да ничего, не беспокойтесь. Я проснулась давно.
Она прошла мимо, сняла с табуретки свои валенки и не спеша, как следует обернула портянками ноги, обулась. Лицо у нее после сна или, может быть, оттого, что опалило его морозом, было малиново-красным, как пятна на чугунной печке.
— А это вот и есть тот Мишка — товарищ мой, — как само собой разумеющееся, сказал Максим и подтолкнул друга.
Михаил промычал что-то вроде: «Ну, да, это я самый». Но девушка никак не отозвалась на эти слова, продолжала спокойно одеваться, застегиваться, завязываться. Потом вернулась к постели, вынула из-под подушки небольшой сверток, сунула его себе за пазуху и пошла к двери, на ходу подтыкая получше платок.
— Вы куда?!
Открылся черный просвет двери, и в него сразу туго ударила волна белого морозного воздуха, заслонив собой Феню. Максим кинулся за ней вслед. Но Михаил перехватил его.
— Дурак! — сказал он сострадательно. — Вы куда?.. Кто же об этом спрашивает! Может, по надобности. И он, как-то нарочито небрежно, вразвалочку и громко зевая, прошел к Максимовой койке, отогнул одеяло, сбросил полуботинки.
Максим сделал круг по избе, по пути втолкнул в печку крупное, суковатое полено и остановился у окна, заметанного толстым слоем узорчатого инея, вслушался.
— Нет, понимаешь… — настороженно сказал он, всей пятерней взъерошивая волосы. — Понимаешь, нет… Она ведь надела лыжи!.. Пошла!..
И действительно: стало слышно, как защелкали и запели лыжи на скрипучем снегу, огибая поляну перед домом в направлении Ингута.
— Это все ты! — заорал Максим. — Закупается ведь в наледи!
Михаил потянулся, зевнул еще громче.
— Ну и черт с ней! Если такая дура. С умом-то кто в воду полезет? А потом восемь километров до рейда в мокрых валенках переть. Да ее через пять минут морозом схватит.
