Потом Евфросиньев напускает ванну и одновременно бреется, чистит зубы.
В коммуналке кричали бы: «Тварь проклятый! Фашист! Спекулянт! Дерьмо! Сукин сын! Ублюдок!»
Потом Евфросиньев лежит в ванной — не менее часа. Он любит обдумывать в ванной планы грядущего дня.
В коммуналке кричали бы: «Интеллигенция вшивая! Убийца! Дурак! Мразь! Невежливый, невоспитаный человек! М………о!»
Потом Евфросиньев еще полчасика активно моется, сперва в горячей воде, после под прохладным и совсем холодным душем. Затем вылезает из ванны, надевает махровый халат, расчесывает кудри, подстригает и шлифует ногти, рассматривает себя в зеркале — и выходит, вполне довольный.
В коммуналке его схватили бы:
Римма Анатольевна Стюпина, пенсионерка, — за волосы.
Батыр Бухтиярович Бухтияров, зам. нач. под. сост. cap. отд. Прив. ж.д., — за шею.
Илья Владимирович Озимый, врач-педиатр, — за руки.
Максим Максимилианович Минималов, отставной генерал-лейтенант, — за ноги.
Жены Ильи Владимировича и Максима Максимилиановича Ольга Петровна и Валерия Петровна — за бедра.
Дети их Васенька, Настенька, Володенька и Аркадий — за то, что осталось.
Они схватили бы его за все это, раскачали бы и ударили бы насмерть о стену.
Но в том-то и дело, что Евфросиньев живет один, в однокомнатной отдельной квартире, и никто — ни соседи, ни друзья, ни сослуживцы, никто не знает, что он на самом деле сволочь, хулиган, гад такой, мерзавец, спекулянт, подлец, фашист, тварь проклятый, дерьмо, сукин сын, интеллигенция вшивая, убийца, дурак, мразь, невежливый, невоспитанный человек, м……о. Даже я этого не знаю, а уж, казалось бы!..
27 февраля 1995 г.
Раздробило Антоше Алатырьеву голову кузнечным молотом, с похмелья, конечно.
Тут бы и конец истории.
Нет.
Проходил мимо инженер Альберт Суггестивный, с похмелья тоже, посмотрел на то мизерное, что осталось от Антошиной головы и мозгов и, любя хвастаться своей ученостью, произнес:
— Тоже мне, Спиноза!
Стоящие вокруг молча рабочие обиделись, будучи, само собой, с похмелья, и избили инженера вусмерть.
К чему я это?
Я это к тому, что все время сравнивают, что в Америке, несмотря на наши изменения, все равно свободы больше.
Ну да!
Посмотрел бы я, что б там с рабочими сделали за избиенье инженера в рабочее время! Расчет в зубы и — за ворота!
А у нас — ничего! — назавтра уже все по-доброму друг на друга смотрят, с инженером приветливо здороваются и Антошу Алатырьева добрым словом поминают.
Так где истинная свобода и сердечная неформальность человеческих отношений?
