Тогда Алексей Тихонович принялся молча — так-таки буквально молча и молча — разбирать дом.
Он разобрал его по кирпичику, по досточке, по гвоздику и за зиму, весну и лето девяносто четвертого года построил на новом месте точно таким же, каким он и был.
И вот осенью, а именно первого октября одна тысяча девятьсот девяносто четвертого года, в субботу, он созвал всех, кого знал, на новоселье.
Гости ходили по двум этажам, заглядывали в комнаты, удивлялись и ахали. Алексей Тихонович пил рюмочку за рюмочкой, но не пьянел, лишь глаза становились все яснее и яснее — и совсем прояснились и оказались такими, какими знали их всегда дети и жена Лариса, и они обрадовались отцу и мужу, они вдруг тоже поняли, что это такое, Дом, и старший, Степан, которому уже было двадцать с лишним лет, выпивал понемногу и спрашивал свою подругу:
— Как ты думаешь, лучше в таком вот доме жить или в какой-нибудь там обычной квартире?
Подруга смеялась и любила его.
За полночь, когда гости разошлись, когда все в доме улеглись спать, Алексей Тихонович обошел дом со всех сторон, любуясь им при свете фонарей и луны. Дом был красив. Дом был хорош.
Но что-то смутное было в душе Алексея Тихоновича.
Сам себя не понимая, он взял офызок красного кирпича и написал большими хмельными буквами на белой стене:
НЕ
СБЫЛАСЬ
МОЯ
МЕЧТА!
(1987–1994)
И нарисовал рядом крест, не считая себя верующим, но будучи им.
Вот и все.
Кончился рассказ об Алексее Тихоновиче.
Вы скажете: как же так?
Вы спросите: что он имел в виду, если построил дом?
Но откуда я знаю, когда не знает этого сам Алексей Тихонович?
Да и кто сказал вам, милые вы мои, что у человека настоящей мечтой является лишь то, о чем он явственно мечтает? и что кроме одной мечты у него нет другой, потаенной?
Не подумайте только, русские вы мои, будто Алексей Тихонович написал это спьяну, а наутро стер. Нет, не стер он это, сделав вид, что не он нацарапал, а кто-то другой — из хулиганства. Он не стер, он глядит на нее и смутная печаль гложет и гложет его сердце… Не сбылась моя мечта, шепчут его недвижимые губы, и удивленные глаза смотрят на птиц, которые стаями кружат в небе: то ли перелетные, то ли к дождю, то ли просто так, от нечего делать…
1 октября 1994 г.
