Он знал, что в этом неожиданном отгуле ему не могло быть отказано, раз он о нем просил, чтобы заменить то, чем были наполнены все его дни, ему была необходима нежность ребенка, беззаветно ему преданного и чуть ли не влюбленного.
Несмотря на возражения отца, он повел Жоржа в кафе, заказал ему ликеры, обращался с ним, как с равным. Он как о легенде рассказал ему о Тели, поскольку был уверен, что брат поймет его лучше, чем кто бы то ни было. Расспросил его о преподавателях, о приятелях. То, из чего состояла жизнь брата, было ему самому еще настолько близко, что интерес его был неподдельным, они смеялись над одними и теми же шутками, и одним и тем же возмущались.
Когда он отвез Жоржа домой, его боль чуть поутихла. Общение с ребенком облегчило эту слишком тяжелую ношу его мужского горя.
Весь вечер Эрбийону удавалось не думать о Денизе. Он поужинал со своими находящимися в увольнении товарищами по выпуску летной школы в Фонтенбло. Приехав со своих закамуфлированных батарей, подземных укрытий, они с восхищением слушали рассказы Жана о его вольной, полной комфорта и риска жизни в эскадрильи. Тысячи удобств, там казавшихся ему мелочами, по сравнению с участью его бывших сокурсников выглядели привилегиями. Ежедневная и смертельная опасность, которой приходилось расплачиваться, заставляла его с тайным и радостным высокомерием относиться к этим прикованным к земле парням, к этим работникам тира, как летчики их между собой называли, и весь род войск которых они надменно окрестили «ползунками».
Ужин, несмотря на полицейские предписания, как водится, закончился на заре, в атмосфере всеобщего опьянения.
Тем не менее, просыпаясь утром, первым образом, мелькнувшим в его еще затуманенном мозгу, был образ Денизы. Спор, который накануне ему удалось отложить, заявлял о себе вновь. Ему необходимо было кардинально изменить свое поведение с любовницей и Клодом. Как повести себя с последним, у него еще было время подумать, но по поводу Денизы следовало принять решение незамедлительно.
Они так и не объяснились: их последняя встреча протекала в бессвязных речах и импульсивных движениях. Мог ли он таким образом порвать связь, отравленное очарование которой он все время ощущал? Почему бы не увидеться с ней и нежно не объяснить, что им нельзя больше любить друг друга?
Однако под влиянием какого-то странного переворота в сознании те причины, которые накануне выглядели неопровержимыми, теперь показались ему малоубедительными, и, предвидя возражения Денизы, он уже заранее чувствовал себя обезоруженным. Ситуация предстала перед ним в новом ракурсе, он проанализировал ее не с точки зрения его отношений с Мори, а с той точки зрения, с которой смотрела на нее его любовница.
