Доктор замялся, потом, тщательно подбирая слова, ответил:
— Да, вы правильно поняли эту дамочку. Скандал действительно имел место, да ещё какой! С применением осадной артиллерии и проходами кирасир по флангам. Для таких людей лгать и кляузничать не то, чтобы не грех, а прямо-таки отдохновение души. И, заметьте, будучи по самой своей природе неспособной ни к какому созидательному труду, госпожа Максименко всю мощь свого капитала и величие собственного положения употребляет на то, чтобы мешать делать дело другим. Она и окружает себя людьми праздными и никчёмными. А честный человек для неё — как бельмо на глазу. Такого человека она воспринимает как личное оскорбление. Знаете, я думаю, что таким людям, как она, вообще не стоило бы жить на свете. Грешно, конечно, говорить такое, тем более врачу, но всё моё естество восстаёт против этой жабы в женском обличий. Не советую вам иметь с ней никаких дел. Никаких.
— А вы не можете рассказать подробнее, что за история у вас с ней вышла?
— Извольте, тайны тут никакой нет. Её муж, Николай Фёдорович, заболел тем, что по латыни называется typhus abdominalis, а по-русски — брюшным тифом. Случилось это десять месяцев назад, в сентябре, когда он поехал по делам в Калач, а она здесь осталась, якобы присматривала за постройкой нового дома.
— Почему «якобы»? Была другая причина?
— Думаю, была. Но я высказываю сугубо свою точку зрения и не навязываю её вам, поэтому о своих предположениях умолчу и предоставлю вам составить обо всём случившемся собственное мнение. Так вот, ему в Калаче стало настолько плохо, что все уже думали, что он умрёт. Александра Егоровна поехала в Калач, забрала его и перевезла сюда, а меня пригласила его лечить.
— А до этого вы лечили кого-нибудь из их семейства?
— Да, конечно. Уже года три, собственно, с той поры, как они в Ростов переехали. Так вот, я хочу сказать, что организм Николая Фёдоровича был молодой, крепкий — ему ведь и было-то всего тридцать четыре года! И потому Максименко стал, в конце концов, поправляться. Проболел он в общей сложности около месяца. Восемнадцатого октября утром я был у него с очередным визитом и констатировал выздоровление. Всё было хорошо, понимаете, он чувствовал себя здоровым и был таковым. Со мной расплатились за лечение. И я уже не собирался снова к ним приезжать.
Португалов поднялся со стула и в волнении прошёл от стены к стене. Без сомнений, он уже не раз повторял свой рассказ, возможно, привык это делать в определённой последовательности, выработал некий стереотип. Шумилов, чтобы сбить его с накатанной колеи, и тем добиться более точного изложения событий, спросил нарочито невпопад:
