– Я этого не делала, – говорю я, но голос меня не слушается, да это и не важно. Я понимаю, что случилось что-то страшное, непонятное, необъяснимое и пугающее.
– Не делали? – удивленно смотрит на меня Серафимович. – А что же это тогда вы совершаете? Добавляете в солянку витаминки?
– Я… я ничего не понимаю. Я… мне нужно подумать.
– Вот подумать у вас будет время. – Серафимович встал и кивнул сидящим на стульях людям. – Фаина Павловна Ромашина, в присутствии понятых вам была предъявлена видеозапись, на которой вы подливаете в солянку неизвестную жидкость.
– Что? – вытаращилась я.
– Вы задерживаетесь в качестве подозреваемой в умышленном причинении средней тяжести вреда здоровью двум и более лицам. Вам понятна суть обвинения?
– Нет! – прошептала я. – Мне ничего не понятно. Ничего!
– Просто скажите, что вам понятны мои слова, – устало повторил Серафимович.
Перед моими глазами застыла картина. Я раскручиваю крышку бутылки с какой-то гадостью и опрокидываю ее содержимое в кастрюлю. Невозможно. Невозможно. И все же на экране я стою с бутылкой в руке. Свихнулась, свихнулась. Мне вдруг стало невыносимо тяжело дышать.
Глава 14
Невезение – повод для самоанализа. Если только не надо сушить сухари
Мы начали в кабинете на нашем этаже, а кончили в следственном управлении полиции. Как говорится, начали за здравие, а кончили за упокой. Я знала, что около проходной нашего «Муравейника» дежурили журналисты, мы были горячей новостью дня – отравление в газопромышленном холдинге, пострадало больше тридцати человек. Некоторые до сих пор находятся в тяжелом состоянии.
В отделении у следователя работал телевизор, и я пока сидела и ждала черт его знает чего, наверное, у моря погоды. Погода, кстати, была чудесной, и было так тепло, словно настало молочное июльское лето, хотя на календаре все еще был май. У меня забрали мобильный телефон в качестве вещественного доказательства чего-то, все еще неведомого мне, сумку, сняли отпечатки пальцев, намазав руки какой-то грязной липкой гадостью. Возможно, в этот самый момент я и подумала в первый раз:
А ведь меня могут посадить в тюрьму!
Сначала мысль была чисто теоретической, и я подумала об этом, но как-то отвлеченно, как мы думаем о том, что, возможно, в следующем году не получится поехать в отпуск, так как все подорожало. Потом я сидела и смотрела по новостям о том, как наши сотрудники в состоянии «средней тяжести» лежат в госпиталях, смотрела в повторе, как целое море «Скорых» собралось у проходной холдинга, как Джонни метался, не зная, что делать и кого куда пропускать. Носилки, визг сирен, паника и стоны. Один журналист пробрался в холл на первом этаже, где Игорь собрал людей. Он снимал, как людей тошнило и рвало, снимал, как кто-то рыдал без остановки. Журналисты умеют накалить атмосферу до беспредела, но в данном случае ничего не нужно было накалять – все было очень плохо. Куда хуже, чем обычно. Совершенно пустой стакан и разбитый к тому же. И тогда я подумала:
