В ответ — тишина.
Мари подошла к портьере и резко отдернула ее. Насти за портьерой не было, на полу стояли лишь башмачки. Пока Мари соображала, что же произошло, Настя вынырнула из-под стола, подбежала к двери и постучала по ней:
— Тук-тука, тук-тука! — и весело, заливисто рассмеялась.
Белые зубы ее сверкали, глаза сияли — как ловко она всех провела!
Смеялся и Пьер Андреевич, принимавший участие в игре. Из-под его прекрасных усов тоже сверкали белые зубы, карие глаза озорно светились. Он всей душой полюбил царскую семью и не оставил ее, когда после отречения государя почти все царедворцы разбежались, как крысы с тонущего корабля. Пьер Жильяр, как и учитель английского Сидней Гиббс, последовали за семьей в ссылку и оставили ее только в Тобольске, когда чекисты приказали им возвращаться в Петроград или идти на все четыре стороны.
— Вот и прогулка закончилась, — сказал Алексей.
Из-за своей неизлечимой болезни, гемофилии, он с годами становился все более печальным. Алеша уже не устраивал розыгрыши, потому что игры внезапно обрывались, пустяковый ушиб на много дней приковывал его к постели.
— Ну и что? Продолжим игру в доме. Маман, ведь мы можем здесь сыграть сцены, как в Царском? Пусть не будет костюмов, но мы придумаем, — сказала Настя.
— А у тебя есть что-то на примете?
— Я вот думала… «Жил-был у бабушки серенький козлик…»
— Что-о?
— Да, козлик! А сделать это, как в «Риголетто». Например, вступление поется, как песенка Герцога.
Настя подбоченилась, правую руку откинула в сторону, ножку отставила (ну просто первый тенор в роли Герцога!) и запела:
— Жил-был у бабушки серенький козлик…
Все так и покатились со смеху.
— Надо же! — государыня смеялась, вытирая слезы. — Маша, Оля, возьмите кресло. Пойдемте, а то наши церберы уже нервничают.
Тем же путем — мимо беседки, где была калитка, через двор, по лестнице на второй этаж — вернулись в свои комнаты.
Государь нес сына на руках. Усадил его в кресло.
— Или ты хочешь лечь?
— Нет, папа, посижу. Не хочется лежать. Если бы ты рассказал мне что-нибудь…
— Из истории?
— Нет, лучше из своей жизни.
— Но в ней нет ничего такого, — он улыбнулся сыну. — Может, ты сам скажешь мне, что хотел бы узнать? Наверное, о войне?
— Да, о войне.
Государь задумался.
Комната, в которой они размещались, была довольно просторной, так что кресло, стоящее у кровати, на которой спал цесаревич, находилось достаточно далеко от кровати государыни. Александра Феодоровна, положив под спину подушки, лежала, взяв в руки книгу, — ноги по-прежнему болели. Лучшим лекарством для нее всегда было чтение.
