— Ну что, туфелька на месте? — спросила государыня.
— Да, ваше величество!
Вдруг она вскрикнула и резко встала, подняв ногу и сбрасывая с ноги туфельку. В испуге вскочили со стульев и те, кто сидел рядом. Встала и государыня.
— Что там такое? — грозно спросила она.
Дворцовый комендант Воейков, подняв туфельку, увидел в ней на внутренней стельке большое красное пятно.
Воейков был статный, грудь колесом, усы безукоризненно изгибались волной. Голос у него был громкий, командирский.
— Здесь, ваше величество, — сказал Воейков, разглядывая туфельку, — раздавленная клубника.
— Что?
— Клубника, ваше величество, — повторил Воейков.
В наступившей тишине раздался негромкий смех. Это не выдержал и первым засмеялся князь Василий Долгоруков. Он был честен, смел и бесконечно предан царю. В семье его звали Валя. Вслед за князем засмеялся и доктор Евгений Сергеевич Боткин — могучий, плечистый, такой же открытый, как и князь. Широкое, чистое лицо фрейлины Анны Вырубовой, дочери знаменитого композитора Танеева, озарилось веселой улыбкой, и она засмеялась звонко, заливисто. Даже государь, всегда сдерживающий себя, тоже тихонько засмеялся.
Но надо было в это время видеть лицо Алексея — выражение его то и дело менялось. Сначала было ожидание, потом, когда юная фрейлина вскочила, — испуг, затем ожидание наказания. Наконец, когда все уже смеялись и хохотали, — веселая улыбка.
— Графиня, отведите его, пожалуйста, в детскую, — сказала, обращаясь к Анастасии Гендриковой, государыня. — Вы, Алексей, наказаны и остаетесь сегодня без прогулки в саду. Извинитесь перед мадемуазель.
Графиня с выразительными темными глазами, строгая и добрая, подвела цесаревича к фрейлине.
— Простите меня, — сказал Алексей. — Но я хотел, чтобы всем весело было.
Мадемуазель как-то растерянно улыбнулась и пожала плечами.
— Ну все, идем! — графиня Анастасия увела цесаревича…
Долговязый охранник, тот, который играл в карты, когда государь пришел за свечой, с насмешливой гримасой смотрел на царя и детей.
— Веселятся, — сказал он своему напарнику. — Можешь представить, над чем они смеются?
— Тебе-то какая разница? — лениво отозвался второй охранник.
У него было одутловатое лицо, мешки под глазами. Он страдал от болезни печени, разрушаемой алкоголем. Здесь, на Урале, служа вместе с русскими уголовниками, которые теперь стали революционерами, он приучился пить денатурат.
Говорили охранники по-немецки.
— Пусть повеселятся — недолго осталось.
