Мистер Калвертон приятно улыбнулся и подобрал свою шапочку.
— Ах вот как? — сказал он. — Уповаю, положение не так серьезно, как вам кажется. Давно ли он болен?
— Около трех дней.
— Бредит?
— Иногда.
— Гм-гм! Выглядит серьезно. Было бы бесчеловечным не отозваться на его призыв. Я весьма не люблю, чтобы меня отрывали от моей работы, доктор Ватсон, но это, бесспорно, исключительный случай. Я без промедления поеду с вами к нему.
Я вспомнил настойчивое требование Холмса.
— Мне еще надо навестить пациента, — сказал я.
— Хорошо. Я отправлюсь один. Адрес мистера Холмса у меня записан. Можете положиться, что я буду у него не позднее чем через полчаса.
Снова в спальню Холмса я вошел со щемящим сердцем. Вдруг худшее произошло в мое отсутствие? К моему неизмеримому облегчению, ему за этот промежуток времени очень полегчало. Выглядел он столь же ужасно, но ни намека на горячечный бред: заговорил он, правда, слабым голосом, но даже более чем с обычной своей четкой логичностью.
— Ну, вы его видели, Ватсон?
— Да, он сейчас приедет.
— Чудесно, Ватсон! Чудесно! Вы лучший из гонцов.
— Он хотел поехать со мной.
— Об этом и речи быть не могло, Ватсон. Ни в коем случае. Он спросил, что со мной?
— Я сказал ему про китайцев в Ист-Энде.
— Превосходно! Ну, Ватсон, вы сделали все, чего можно требовать от друга. И вам теперь пора исчезнуть со сцены.
— Я должен дождаться его заключения, Холмс.
— Разумеется. Но у меня есть причины полагать, что заключение это будет куда более откровенным и ценным, если он будет думать, будто мы с ним одни. За изголовьем моей кровати места как раз хватит.
— Мой дорогой Холмс!
— Боюсь, альтернативы не существует, Ватсон. В этой комнате укрыться практически негде, что и к лучшему — меньше шансов вызвать подозрение. Но вот тут, думаю, местечко найдется. — Внезапно он сел прямо с неколебимой решимостью на изможденном лице. — Стук колес, Ватсон. Поторопитесь, если любите меня! И не шевелитесь. Что бы ни происходило, слышите? Ни единого звука! Ни единого движения! Только слушайте во все уши.
Затем мгновенно вспышка энергии угасла, его властные, целеустремленные фразы перешли в бессвязное бормотание бредящего больного. Из тайника, куда меня с такой поспешностью водворили, я услышал поднимающиеся по лестнице шаги, скрип открывшейся и закрывшейся двери. Затем, к моему удивлению, наступила долгая тишина, нарушавшаяся только тяжелым дыханием и хрипом больного. Я представлял себе, как наш посетитель стоит у кровати и смотрит сверху вниз на страдальца. Наконец это непонятное безмолвие было нарушено.
