В эту минуту судья спросил его:
— Вы знаете убитую?
И он ответил:
— Да!
И судья, у которого было доброе сердце, продолжал:
— Она была близка вам?
И дон Гаэтано ответил:
— Я любил ее!
Когда Гандольфо дошел до этого места рассказа, донна Микаэла быстро поднялась с места, как бы желая возразить ему, но кавальере Пальмери быстро удержал ее.
— Тише, тише! — сказал он.
И она тихо опустилась на свое место, закрыв лицо руками. Она слегка покачивалась и изредка слабо стонала.
А Гандольфо рассказывал дальше, что судья, выслушав признание Гаэтано, указал на его соучастников и спросил:
— Если вы любили эту женщину, как же вы могли быть заодно с ее убийцами?
Тогда дон Гаэтано обернулся к бандитам. Он поднял сжатые кулаки и потряс ими. И казалось, будь у него под руками кинжал, он заколол бы их всех, одного за другим.
— С ними! — воскликнул он. — У меня есть что-нибудь общее с ними?
И, конечно, он собирался высказать, что ничего не имеет общего с разбойниками и убийцами. Судья ласково улыбнулся ему и казалось, только и ждал этого ответа, чтобы освободить его.
Но в это время произошло чудо.
И Гандольфо рассказал, что среди награбленных вещей перед судьями лежало и маленькое изображение Христа. Оно было длиною в два фута, богато увешано драгоценностями, с золотой короной и в золотых башмачках. В эту минуту один из офицеров наклонился, чтобы взять изображение, и от этого движения корона с него упала и подкатилась к ногам Гаэтано.
Гаэтано поднял корону Христа и одно мгновенье пристально рассматривал ее. Казалось, что он что-то прочел на ней.
Он подержал ее в руках не больше мгновенья, затем конвойный солдат взял ее у него.
Донна Микаэла почти с испугом взглянула на Гандольфо. Изображение Христа! Снова оно! Неужели она сейчас же получит ответ на свою мольбу?
Гандольфо продолжал:
— Но, когда дон Гаэтано поднял голову, все задрожали, как при виде чуда, так сильно он вдруг изменился.
О, синьоры, лицо его было так бледно, что казалось прозрачным, а глаза его смотрели кротко и мягко. Весь гнев его сразу пропал.
И он начал просить за бандитов, он просил пощадить их жизнь.
Он просил, чтобы они не убивали этих несчастных. Он умолял милостивых судей сделать для них что-нибудь, чтобы они могли начать жить, как и другие люди.
— Ведь у нас есть только эта жизнь, — говорил он. — Наше царство лишь на земле!
Он начал говорить о том, как живут эти люди. Он говорил, словно читая в их душах. Он рассказывал истории их жизней такими же печальными и мрачными, как они и были в действительности. Он говорил так хорошо, что многие из судей плакали.
