– Нет, – сказал он, всё ещё думая, что ослышался.
– О, какой он огромный! – притворно ужаснулась она, округляя глаза и прижимая ладошки к щекам, когда телефон наконец-то был вынут. – Такой и в жопе-то не поместится, – и она вновь засмеялась, словно очаровательное и беззаботное дитя.
– Слушай, ты правда сейчас это сказала? – спросил Гаврилов.
– Что?
– Ну, про мой телефон?
В это время на него зашикали со всех сторон. Кристина приложила палец к губам и, отвернувшись, сделала вид, что целиком поглощена оперой.
В антракте она вынудила его отправиться на поиски буфета, несмотря на то, что ему вовсе не хотелось покидать кресла и лишний раз оказываться на виду у публики, рискуя быть узнанным.
По дороге Кристина взяла Николая Ивановича под руку. Он почувствовал сначала, как под локоть ему сунулась острая змеиная морда, протолкалась вперёд, и следом уже всё тяжёлое змеиное тело обвилось вокруг предплечья и повисло на руке ощутимою массой.
Гаврилов было разнервничался – не хватало ещё, чтобы кто-нибудь из знакомых, случайно оказавшись в театре, заметил его в компании студентки, своей причёской и бальным нарядом привлекавшей внимание! Оглядев публику, он, однако, тотчас же и успокоился. Вокруг совсем не было людей его круга или круга его спутницы. Большая часть зрителей принадлежала к пожилой плохо одетой интеллигенции. Молодёжь, если и попадалась на глаза, то производила впечатление чахоточных, страдающих малокровием людей, которые дни и ночи проводят в библиотечной пыли.
Внезапно Кристина, мурлыкавшая до того что-то себе под нос, запела громко, фальшиво и от души. Она шла с ним под руку и вопила, как плохо воспитанный ребёнок, желающий привлечь внимание взрослого:
Oh, baby, baby, how was I supposed to know,
That something wasn’t right!
Oh, baby, baby, I shouldn’t have let you go,
But now you’re out of sight!
Люди испуганно шарахались от неё в сторону, что очень потешало Кристину, и она хохотала, запрокидывая назад голову. После всё начиналось сызнова: пение, ужас на лицах пожилых зрителей, обмахивавшихся программками, дикий полуистерический хохот.
– Тебе никогда не хотелось петь на публике? – наконец спросила она Гаврилова, прекратив вокальные упражнения.
– Нет, – сказал он, отмечая трогательную неуклюжесть её походки.
– А мне иногда так хочется! – поделилась она.
– Ты меня компрометируешь, – заметил ей он.
– О, чорт! – Кристина прикрыла ладошкой рот. – Совсем позабыла, что ты у нас мужчина сурьёзный! Хотя, знаешь, – она искоса посмотрела на Гаврилова, – это снаружи, а внутри ты самая настоящая малышня.
