Я услышал биение сердца звезды, я узнал ее нежные губы.
– Я люблю тебя, Кир! – прозвучал в оглушительной тишине нежный шепот принцессы.
– Я тоже люблю тебя, Маргарет! – робко пробормотал я, боясь спугнуть непередаваемое ощущение волшебства и очарования.
– Теперь я твоя, Кир! – шептала принцесса, лаская и целуя меня.
– И я теперь, Маргарет, твой! – целуя и лаская ее, откликался я.
– Тебе хорошо со мной? – спрашивала она.
– Как никогда прежде! – как на духу признавался я (и то было правдой!).
– Ну тогда!.. – восклицала принцесса, еще и еще оплетая меня лианами рук.
– Да, тогда!.. – повторял я в экстазе обрывки слов, понятные нам двоим…
Вспоминая ту ночь, даже спустя годы, я возрождаюсь, подобно известному Фениксу, из пепла.
Нет у меня таких слов, способных передать всю прелесть и все безумие той поистине незабываемой ночи, – я готов присягнуть, что впервые любил и впервые же чувствовал, что любим.
Не было прошлого, боли, страданий; мысли о будущем не бередили; а настоящее было – прекрасно!
Еще осознал я в ту ночь (и тоже впервые!): что любовь не имеет прошедшего времени и не терпит отлагательств; все видит и слышит, доверчива и слепа; всегда ненасытна, всегда голодна; не выносит сонливости, скуки и алчет безумств; для нее нет преград, она все хочет сейчас, не согласна таиться и чахнет от компромисса; любовь готова на жертвы, сбивает с толку, чурается логики и полна необъяснимого смысла; от нее невозможно сбежать, защититься, спрятаться или спастись…
Еще сколько-то дней (а возможно, недель или месяцев!) мы с принцессой не покидали спальни – не в силах ослабить наших объятий и очнуться от любви.
О сменах ночи и дня мы скорее догадывались по свету, слабо сочившемуся из-под расшитых сусальным золотом штор.
Еду и питье нам доставляли в кровать – к чему лично мне пришлось привыкать: то и дело, забывшись, я устремлялся навстречу дворецкому, чтобы перехватить тяжеленный поднос с яствами и непременной бутылкой молодого игристого английского вина с виноградников Южного Уэльса.
Всякий раз моя милая возлюбленная ласково удерживала меня и по-доброму убеждала не менять сложившегося веками порядка вещей.
В отличие от меня, обожженного всеми ветрами революционных перемен, она свято верила, что ничего в нашем мире не следует ломать – разве что по мере сил достраивать уже построенное и улучшать уже существующее.
– Пусть кесарю достанется кесарево, а Богу – Богово! – с легкой улыбкой на устах цитировала принцесса.
