Кир | страница 43
Как сейчас помню, меня восхитил голос птицы: высокий и низкий одновременно, а также прекрасное, без вульгаризмов, произнесение русской речи.
Говорить из-за сухости губ я не мог – но все же я мыслил, чего для моего неожиданного гостя, судя по всему, было достаточно.
– Когда есть что сказать, – произнес он серьезно, – можно и помолчать.
В самом деле, по всем внешним признакам, птица молчала (сыр в клюве!) – а я ее слышал.
– Мыслишь – значит, существуешь! – коротко пояснил ворон, минуя нюансы.
«Cogito… ergo… sum…» – мысленно повторил я, но уже по-латыни, знаменитое изречение пытливого французского философа Рене Декарта.
– Да, верно, Рене! – неожиданно оживился ворон, будто получил весточку от старого друга или родственника, которого он давно не видел.
Я вдруг удивился неточности перевода гениальной фразы Декарта на русский язык: по-латыни, насколько я помнил, звучало: мыслю – значит, живу, а не существую; существовать, в конце-то концов, можно по-разному!
– Вот именно, не всякое существование – жизнь! – с радостью подхватил ворон. – Можно осмысленно присутствовать на этой земле, а можно влачить жалкое существование и прозябать без цели и смысла, уныло и пошло! Прав был Сократ, говоря: вообще бытие иллюзорно, и только присутствие мысли хоть как-то его оживляет!
Выходит, подумалось мне, многие беды на свете происходят от неточности перевода…
– Было время, – заметил мой гость, – когда люди общались без перевода и не путали бытие, извините, с существованием!
Так, неспешно общаясь, мы с ним дошли до Вавилонских событий, положивших начало нашему нынешнему кошмару.
Удивления, впрочем, заслуживает не столько предмет нашей с вороном незамысловатой беседы – но то, что я в эти минуты (или, возможно, часы) перестал испытывать несвободу.
Незаметно гнетущее чувство тоски и безысходности уступило место фантазиям и работе мысли.
Так, я в моих снах спасался с Моисеем из рабства.
Под стенами Трои я бился бок о бок с великим Аяксом (нам не было равных!).
Победой юного Давида над гигантом Голиафом я гордился как своей собственной.
С Александром Македонским мы покоряли мир…
Вопреки всем гвоздям и невзгодам я без особого труда перемещался во времени и пространстве, сражался и побеждал, влюблялся и радовался, ликовал и парил.
И, казалось, не было силы, способной помешать полету моей фантазии и омрачить этот праздник.
Неожиданно я ощутил на губах вкус голландского сыра и услышал насмешливый чуть и немножечко грустный голос моего пернатого спасителя: