| He marched upon them: Verona, a dumpy brown-haired girl of twenty-two, just out of Bryn Mawr, given to solicitudes about duty and sex and God and the unconquerable bagginess of the gray sports-suit she was now wearing. Ted-Theodore Roosevelt Babbitt-a decorative boy of seventeen. Tinka-Katherine-still a baby at ten, with radiant red hair and a thin skin which hinted of too much candy and too many ice cream sodas. | Все семейство уже собралось. Верона -толстенькая темноволосая девушка двадцати двух лет, только что окончившая Бринморский колледж и вечно занятая проблемами долга, религии, пола и заботой о том, что на ней так плохо сидит ее серый спортивный костюм; Тед -Теодор Рузвельт Бэббит, красивый семнадцатилетний мальчик, и Тинка - Кэтрин -совсем еще ребенок в свои десять лет, ярко-рыжая, с прозрачной кожей, по которой сразу было видно, что девочка ест слишком много конфет и мороженого. |
| Babbitt did not show his vague irritation as he tramped in. | Бэббит вошел в столовую шумно, но ничем не выказал раздражения. |
| He really disliked being a family tyrant, and his nagging was as meaningless as it was frequent. | Он никак не хотел быть тираном в своей семье и ворчал на них без всякой злобы, хотя и весьма часто. |
| He shouted at Tinka, | Тинке он, как всегда, крикнул: |
| "Well, kittiedoolie!" | "Здравствуй, тяпа-ляпа!" |
| It was the only pet name in his vocabulary, except the "dear" and "hon." with which he recognized his wife, and he flung it at Tinka every morning. | Это было единственное ласковое словечко в его словаре (не считая обращений "дорогая" и "душенька", которые относились к жене), и каждое утро он приветствовал Тинку этим восклицанием. |
| He gulped a cup of coffee in the hope of pacifying his stomach and his soul. | Первую чашку кофе он проглотил залпом, надеясь, что душа и желудок сразу успокоятся. |
| His stomach ceased to feel as though it did not belong to him, but Verona began to be conscientious and annoying, and abruptly there returned to Babbitt the doubts regarding life and families and business which had clawed at him when his dream-life and the slim fairy girl had fled. | Желудок и вправду перестал казаться чужим, но тут Верона начала какой-то сугубо "душеспасительный" и нудный разговор, и сразу к Бэббиту вернулись все те сомнения, касавшиеся жизни вообще, и семьи, и работы, которые грызли его с утра, когда отошел сон и улетела тоненькая юная волшебница. |
