И мне показалось, бывшие фронтовики с надеждой посмотрели на меня.
Но что я мог им ответить? Что люблю разоренную мою Родину и все же верю в ее будущее? Они тоже любят ее и тоже изо всех сил стараются верить в ее будущее. Только они хотя бы детей своих воспитывают в этой вере. А ты? «Геолог, солнцу и ветру брат»! Где твои дети? Где посаженный тобой сад? Где ты сам как личность, которая не повторится более никогда? Не спичка ли ты без головки? Не трава ли без семени?
Не облачко ли пустое?
— А я ведь долгие годы… пробовал обмануть сам себя… — с надрывом произнес дядя Саша. — Нет, про репрессии я знал, догадывался… но думал, уж в военных делах он сильнее всех. Ведь фамилия: Ста-ал-лин!
А он, говорят, плакал в Кремле… метался… Я бы сбрил ему усы, когда спит… — Бывший разведчик, «ворошиловский стрелок» сжал кулаки и заорал жене: — Налей нам! Помянем невинно убиенных и плененных два миллиона в первую же неделю войны. И всё, Аля, всё!
Ухожу на чистую пенсию. Пусть охраняют другие. Пусть подбирают кадры другие. А я, если бы был генеральным прокурором, посадил бы сейчас всю Россию, кроме бедных старух и стариков, да, может, еще врачей-учителей, за воровство, по статье сто пятьдесят восьмая, часть вторая, пункт «б» — за неоднократные деяния…
— Перестань, — ласково отозвался долговязый Александр Александрович и обнял его за плечи.
Иван Федорович сел к ним поближе и поник головой. И я увидел на его сверкающей лысой макушке кривой розовый шрам. Видно, когда-то голова была пробита… но выжил человек…
Через пять лет тетя Аля пригласила меня на семидесятилетие дяди Саши. Он перенес инсульт и, кажется, выкарабкивается.
«Приезжай, — писала тетя Аля. — Он часто о тебе вспоминает. Как вы из воздушной винтовки в тире стреляли, изумляя девочек».
Но приехать вовремя у меня не получилось. Прилетел я через полгода, когда дядю Сашу уже похоронили.
По небу неслись бурые тучи, полные снега. Постоял я рядом с тетей Алей на кладбище, тупо глядя на красную жестяную звезду над могилкой.
— Он просил никаких фотографий и никакого каменного памятника. Чтобы как у всех фронтовиков того времени.
Тетя Аля рассказала, что на семидесятилетии был, наконец, Булат, и дочери явились с мужьями.
Довольный дядя Саша покрикивал на своих зятьков, заставил поднимать двухпудовую гирю, — и чтобы непременно с неподвижным лицом.
— Жили бы в деревне — дрова бы принудил пилить, — смеялась тетя Аля.
Она вспомнила, как, оставшись без работы, неугомонный ее муж томился от скуки. Когда дети уехали, играл с утра до вечера с мужиками из соседних подъездов во дворе в домино. Щелк да щелк! «Рыба! Ура!..»
