Красная лошадь на зеленых холмах | страница 112



— У тебя голова замерзнет.

— Нет. Плохо…

Вдруг Алмазу показалось, что за спиной Тани, на стене, висит красный плакат с их фотографией, он вытянул руку и, брякнув пальцами, оцарапал стену. Нет, показалось.

Его трясло.

— Может, зайдешь, выпьешь немножко?

— Нет, нет, прощай.

Таня долго смотрела, как он шел по каменной заметеленной улице, среди криков и музыки, выливавшихся из окон, среди уличных елок в зеленых лампочках, без шапки, высокий, худой, такой интересный парнишка. Ей хотелось за ним побежать, схватить его за руку, обнять за шею — и чтобы он заплакал на ее груди, и она побежала за ним:

— Алмаз!.. Алмаз!..

Разъезжаясь по скользящему снегу, остановилась — он не услышал. Покрасневшая, с черными печальными глазами вернулась Таня к праздничному столу. И никто не мог понять, почему она вернулась такой. Спросили у Путятина — тот не знал. На Алмаза никто и подумать не мог…

А он в это время бродил по городу в каком-то тревожном оцепенении и становился на год старше.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

Мела метель, заносила город то с севера, то с востока, и теперь на нечетной стороне улицы машин буксовало больше.

На днях в общежитии Алмазу передали бумажный пакет, на нем написано: «Шагидуллину». Алмаз развернул — шапка. Новая шапка, черная, кроличья. Он никак не мог догадаться, кто ему ее подарил. Наверное, Нина, смутно подумал Алмаз. Но не мог он пока с ней видеться. Трудно было бы ему в глаза ей посмотреть… Как-то встретились на улице, сказал: «Спасибо за шапку». Она, недоуменно помолчав, кивнула: «Что ж, спасибо так спасибо, это хорошо, когда спасибо», — хотя никакого отношения к покупке не имела и тоже не знала, кто Алмазу купил шапку. Они не торопясь разошлись. А теперь и вовсе редко будут видеться — Шагидуллин переезжает в поселок Энтузиастов, в вагончики…

Прощайте, товарищи. Почти никого из вас Шагидуллин не знает. Только электрики остались из «старых», рябой добрый Иван и Сергей в очках. Но и они изменились неузнаваемо — ходят важные, нарядные, жениться, что ли, собрались? А рыжий Вася из Рязани улетел в первый же день Нового года, все спали, даже не простился ни с кем — видно, тоска была своя, тоска изъела… Исчезли его чемодан, пальтишко с облезлым воротничком, но кучу вещей он то ли забыл, то ли друзьям оставил на память: нож с прозрачными желтыми пластинками на ручке, замечательную книгу — мемуары маршала Жукова, резиновые сапоги, китайский термос, коричневые пузыречки с сердечными каплями… Прощай, рыжий Вася, брат по ремеслу. Все говорил Алмазу: «Ты знаешь, какой я хитрый… У-у-у, я, брат, такой хитрый… сам себя боюсь…» Никакой он не хитрый, просто — крестьянин, и он первым понял Алмаза, вовсе не издевался, когда на бригаду Сибгатуллина пал позор… «Алик, Санька! Шурка! — говорил тот, суетливо нарезая хлеб. — Дыши носом! А это — пройдет, передвинется!..» Прощай, Вася. На кровати его теперь — человек в военном, майор, у него тонкая черная, словно бы лакированная, папочка, он с ней не расстается, утром раненько убегает, поздно вечером приходит, сунет под подушку — и спать. Спит молча, как кукла. Прощайте, товарищ майор.