«Если все золото мира, — думал Алмаз, — если все золото мира, кроме американского и испанского — оно у них красноватое, крови много… если золото собрать, расплющить, и ножницами нарезать, и высыпать на землю, получится, может быть, осень, то, что сегодня нам природа подарила!..»
Алмаз шел, низко нагибаясь, он соскучился по земле. Муравейники проснулись. Но птицы в лесу оставались уже только зимние: синицы, вороны, дятлы. На зеленом пне Алмаз увидел божью коровку. Она подняла выпуклое крыло и закружилась на месте, как крохотный тореадор с красной тряпкой перед быком. Алмаз тронул пальцем мох — был сухой. Вокруг сыпалась и сыпалась желтая листва. В зеленой хвое у молоденьких сосенок запутались золотые и синие листья осин, как монеты в гривах у лошадей. На слабом теплом ветру, возле осины, быстро крутились несколько листочков.
— Как хорошо… — вздохнула Нина и взяла Алмаза под руку.
Вокруг грелись все еще зеленые лопухи, узколистный красный и ржаво-розовый шиповник, репей, давно потерявший свои семена, — остались одни пустые чашки, блестящие, словно металлические ромашки. Папоротник, цвета какао с молоком, увядший, мягкий, без шороха сминался под ногами. В траве шевелились маленькие фиолетовые цветочки — цвели «грабельки». Перецвет…
— Идем вверх и вверх, — сказала Нина. — Ладно?
Они поднимались по склону и наконец вышли на очень высокий холм. Отсюда был виден весь лес внизу. Вдалеке, в светящейся дымке, лежала плоская и темная Кама. А светлый лес — листва почти вся уже опала — был полон людей в красных, желтых, оранжевых, синих одеждах. Люди шли по двое, по трое, останавливались, бежали, садились, смеялись, показывая куда-то руками, блуждали разноцветными точками в пустом лесу на золотой земле. Алмазу показалось, что он никогда не забудет этот лес, увиденный сверху, и смеющихся, красивых женщин с детьми, мужчин и тоненьких мальчиков в красочных куртках. Он обнял Нину и спрятал лицо у нее за спиной.
Они сидели на сухих желтых листьях, вокруг валялись сосновые шишки, дул очень теплый ветер.
— А Танька ночью во-он там прошла… — снова вспомнила Нина о своей подруге.
И они снова целовались.
— Ты чего глаза закрываешь?
— А ты чего оглядываешься?
От Нины сегодня табаком не пахло, губы были мягкие и сладкие, как малина.
— Пойдем отсюда, — предложила она наконец. — Бежим вниз!
Они взялись за руки и побежали.
Остановились перед молоденьким сосняком, голубоватым и очень тугим. Топор его еще не прореживал. Сквозь него можно было идти лишь с великим трудом. Алмаз полез первым, за ним Нина. Они оказались среди сладковатого теплого воздуха, до головокружения пахло сосной, со всех сторон блестели тяжелые хвойные лапы. Если встать на колени, то и вовсе не было видно лиственного красного леса. Только синее небо над головой, да изредка перескакивающий желтый или красный лист, который планировал и вертелся.
