– Господа, мне сообщили, что ваш пассажир испытывает определенные трудности, – начинает командир корабля.
– Трудности?
– Мне сказали, что он выступает против собственной депортации.
– Нет, он спокоен, сами посмотрите, – удивленно отвечает конвоир покрупнее, не понимая, почему ему приходится обсуждать эту тему с пилотом за пару минут до вылета.
– Вы утверждаете, что никаких происшествий не было? Я вижу, что этот господин связан.
– Он вел себя агрессивно при отъезде конвоя, но такое часто бывает. Сейчас все в порядке, он спокоен.
– Вы не сняли с него липучку, – замечает Виржини.
– Если мы ее используем, то уже не имеем права снимать ее до самого прибытия, таков протокол. А вы вообще куда лезете? Вы кто такие? Поверить не могу.
На лице Асомидина Тохирова, торчащем на одном уровне с лицами конвоиров, написано то же изумление. Он снова успел сдаться, снова проделал все тот же трудный путь: сопротивление на взлетном поле с последующим применением силы лишило его всякой надежды. Как только дверцы фургона закрылись, он успокоился. Теперь он сидит, словно плотно запеленутый младенец, он решил во всем положиться на своих конвоиров, и он нервничает, потому что сейчас впервые полетит на самолете. Появление Виржини и Аристида окончательно сбило его с толку.
– Мы опасаемся за безопасность полета, – настаивает на своем Виржини.
– Безопасность полета обеспечиваем мы, – чеканит второй конвоир, тот, что потоньше. – Он не представляет никакой опасности, взгляните на него! Честное слово, я не понимаю, в чем дело.
– Ладно, но вы даже представить себе не можете, что он нам устроил по дороге в аэропорт, – с таинственным видом парирует Виржини, стараясь укрепить сомнения, одолевающие пилота. – Он на такое способен!.. Мы вас просто предупреждаем.
– Да вывозите его, если хотите, – с вызовом сообщает Аристид.
– Еще раз говорю, мы делаем это ради вас, – повторяет она, надеясь, что ее деланое безразличие заставит командира корабля ее поддержать.
Но она уже понимает, что ее голос звучит неубедительно, что блеф слишком очевиден. У нее не хватило ресурсов. Нужно было сразу вывалить на них новые подробности, рассказать им, на какие еще подвиги способен этот таджик, говорить и говорить, заставить их сомневаться, давить на них, отметать все возражения, запугивать. Однако она не сумела вовремя продолжить, и командир корабля уже принял решение.
– Дело не в этом… – смущенно выдыхает он.
Он прекрасно видит, что депортируемый не выглядит так опасно, как могло показаться со слов полицейских, и что теперь, будучи плотно связанным, он вряд ли сумеет что-то выкинуть. Командир корабля оглядывается. Пассажиры с трудом сдерживают любопытство, однако не демонстрируют никакой солидарности с задержанным, как это иногда случается. Если бы пассажиры шумели, если бы кто-то встал на сторону пленника, пилот вполне законно мог бы поставить под вопрос его присутствие на борту. Он тихо объясняет все это Виржини, подробно перечисляет предписанные протоколом действия, желая скрыть собственное смущение:
