– Он нас изводил всю дорогу сюда. В Центре задержания его едва сумели утихомирить. Перед отъездом нам пришлось обтирать его бумажными полотенцами. Как вам сказать помягче? Он с головы до ног измазался собственными экскрементами. Это был просто ужас. Его пытаются депортировать уже во второй раз. В первый раз он выпил бутылку шампуня, и его пришлось отправить в больницу.
Она продолжает рассказывать. Чувствует, как во рту скапливается слюна, смягчающая горло и помогающая ей говорить, дающая шанс расставить все по местам согласно ее плану.
– После того что он нам сейчас устроил у Центра депортации, мы чувствуем себя хуже некуда. Вы ведь можете снять пассажира с рейса? Я переживаю за вас, я…
В наступившей за этим тишине кажется, что все они слышат, как вращаются шестеренки судьбы. Командир корабля внимательно изучает эту настырную женщину с растрепавшимися волосами: из-за несобранных, торчащих во все стороны прядей кажется, что это она сбежала от полиции. Вслед за Аристидом и Эриком он тоже вынужден против своей воли признать, что, несмотря на ее сдержанный тон, она в ярости – и в ярости она прекрасна. Стоящий рядом с ней напарник неопределенно улыбается, и оттого пилоту вдруг кажется, что это провокация. Вместе эти двое выглядят весьма забавно: вероятно, именно поэтому их история кажется правдоподобной. Такие подробности не придумаешь. Командир корабля собирается спросить, почему предупредить экипаж прислали их, а не пограничников, но затем передумывает: это бы ничего не изменило, у него на борту в любом случае оказался дебошир. Он раздосадованно вздыхает.
– Ну почему все опять валится на нас? – спрашивает он у бортпроводницы, призывая ее в свидетели, в сообщники.
У него уже не в первый раз возникают проблемы с депортируемыми.
– Вечно нам подсовывают какое-то отребье, – ворчит он.
Он очаровательно сердится, подхватив тон Виржини. Но, конечно, ему никого не удастся обмануть. Он может браниться, сквернословить, может разразиться самыми жуткими ругательствами, однако ничто не нарушит элегантности его образа. Он признателен полицейским за то, что те его предупредили.
– Идите за мной, – доверительно приглашает он.
Они протискиваются мимо стоящих в проходе пассажиров, матерей семейств, старательно укладывающих на полки под потолком ручную кладь, бизнесменов, которые никак не могут усесться и все обустраивают свое место перед полетом, парочек всех возрастов, отпускников-пенсионеров. Командир корабля идет в самый конец самолета. Асомидин Тохиров и его конвоиры сидят в последнем ряду салона экономического класса. Таджик, словно маленький ребенок, усажен между сопровождающими, его руки до сих пор прикреплены липучками к телу. При виде полицейских он подпрыгивает в немом изумлении. Конвоиры ошеломленно глядят на Виржини и Аристида. Они зашли в самолет первыми, до того, как на борт стали пускать пассажиров. Диспетчер из Национальной службы сопровождения уехал, конвой тоже вернулся на базу. И вот теперь, когда они спокойно ждут взлета, за ними вдруг пришли.
