— Так что же ты хотел, какой работы? — переспросил Ровда.
Васька глянул на него мельком, мимо, как только что Матвей сам
смотрел и не замечал никого, и ответил отсутствующе дерзко, не слыша того, что говорит:
— Держи карман шире, лучше быть стройным тунеядцем, чем горбатым ударником,— ответил так и не рискнул посмотреть на Матвея, перевел глаза на Махахееву дубраву, на дальние дубы с заветными бортями. И сердце не заныло от вида их. Разглядел другое: усыхали дубы, усыхали листом. В самом разгаре лета лист дуба прихватывало желтизной, как прихватывает желтизной отродившую уже, отдавшую всю себя в огурец ботву. И с дальних дубов на Ваську пахнуло осенью.— Что же ты, Махахееву дубраву тоже под плуг? Батьке моему не дали вырубать, так ты пришел? — Васька даже присвистнул, говоря это, ему сейчас была безразлична Махахеева дубрава.
— Дубняк будет стоять,— сказал Матвей.
— А тут, Матвейка, что тут, на моем сенокосике будет? — несмело подала голос Ненене.
— Город будет, новый Князьбор тут поставим, тетка Тэкля,— все же Матвей, видимо, услышал деда Демьяна, а может, сам припомнил, как зовут Ненене.
— Тю на тебя, Матвейка. Так старый же есть. Или тебе те хаты не хаты, погляди тольки, до чего хороша стоять,— и она указала на видимые отсюда, хотя и укрытые зеленью садов крыши Князьбора.
— Ну, не новый Князьбор, так водохранилище, тетка Тэкля, будет.
— Тю на тебя. Тэкля, я уже и сама свое имя стала забывать. Што табе, воды мало? А ти ж это не вода — речка.
— Большая вода, тетка, будет, отсюда и глазом не ухватить. Катер купим белый...
— И тапочки купим белые,— передразнил Матвея Васька.>:
Но тот даже бровью не повел, продолжал:
— Гуси-лебеди плавать будут белые.
— Ой, совсем из головы выпало. Я ж за гусями пошла. А ты, часом, не видел моих гусок? — ц она с подозрением посмотрела на Матвея.— Каб было больше, так и не жалко, а то пятеро, усяго пятеро их... Пошли, девка, пошли, хлопец,— это она уже Надьке с Васькой.
Но сразу им уйти не удалось, что-то вдруг переменилось кругом. И опять эту перемену, некую тоскливую ноту, повисшую в воздухе, уловил первым Васька. Может, ему передалось нежелание Надьки уходить, может, услышал ее придавленный тут же вскрик или это тревожно вскричала над высыхающим болотом книговка, но был какой-то неясный голос и тень какая-то мелькнула. Дед Демьян тоже что-то услышал или почувствовал, успел с сожалением в голосе сказать:
— Болотного быка не слыхать стало, другую неделю молчит...
