— Ах, гад, ты по морде! — закричал младший лейтенант, и они сцепились и заплясали по гравийке.— Ты только, друг-паскудина, морду не трожь,— хрипел младший лейтенант,— морду, друг, не ковыряй.
— Морду следующим разом,— пообещал Васька, когда они уже выдохлись.
— Значит, завтра! — грозил и соглашался младший лейтенант.
Проверить, нет ли возле Надьки этого ухажера, а заодно посмотреть, не трется ли возле нее и Матвей Ровда, прибежал сегодня на Бабский пляж Васька Британ и наскочил на Махахеиху. В другое время баба Ганна турнула бы Ваську отсюда, территория эта была запретной, мужской пол допускался лишь того невинного возраста, когда можно купаться, не стесняясь, голяком. Но сейчас Махахеиха вроде бы не заметила нарушения.
— А, Васечка, дараженький, поможи Надьке гусок домой, пригнать, не управиться ей одной.
Надька в купальничке, стыд и срам, видимость только одна, лежала на песке, как змея, свернувшись клубком. И хоть бы что ей, только нос и крыт ракитовым листом, в зубах узкий ракитовый листок. Она жевала этот листок и насмешливо погладывала то на Ваську, то на мать, знала, что мать не очень привечает Ваську, а сейчас вот обхаживает, как родного.
— Ой, да чаго же ты вылеживаешься, телка,— заметила Махахеиха насмешку в глазах дочери.— Дубцом сейчас погуляю по ляжкам твоим гладким. Только одни гули на уме.
Надька, не торопясь, поднялась, потянулась. Васька не выдержал, отвернулся.
Надька накинула коротенький распашистый сарафанчик. Васька посмотрел на нее и не понял, то ли она оделась, то ли окончательно разделась.
— Пошли,— скомандовала ему Надька.— За гусками пошли, Васька, за мной, га-га-га,— и засмеялась.
Васька потянулся за ней. Но тут опомнилась, вмешалась Махахеиха:
— Стойте, стойте, Ненене с вами за гусками пойде.
— Пусть догоняет,— сказал слегка слинявший Васька.
— Не-не-не,— твердо стояла на своем Махахеиха,— как же так, Васька, и ей надо помогти, кто ж ей, одинокой, поможе.
— А вот она я! — к ним бежала уже, сыпала дробненько по берегу худыми ногами Ненене. Васька посмотрел на нее и отвернулся, чертыхнулся. Надька смеялась откровенно и была очень красивой в городском легком сарафанчике, сама легкая, разбойная какая-то. Махахеиха, мать, и та отметила, глядя на дочь:
— Не нашей ты породы, Надька, ни в татку, ни в матку.
— Я в бабку,— сказала Надька,— бабка у нас молодец, а что ты, что батька — кислые, как прошлогодние огурцы.
— Ой, гляди у мяне, девка, ой, гляди,— неизвестно о чем предупредила Махахеиха дочь. Но Ненене, видимо, поняла ее, пообещала:
