— А вот четвертого заканчиваем.
— И как долго этой работой занимаетесь?
— Да с утра, считайте,— плюнул на объяснения и Ровда, все равно уж гореть.
— Бездельники,— непонятно, то ли с осуждением, то ли с завистью сказал Шахрай.— Мы вот с Дмитрием Родионовичем от соседа едем, там с утра за полчаса с десяток поросят выхолостили. Трутни...
Вот за этих трутней и готовился на бюро принять кару Матвей. Было очень ему тоскливо. Свой же брат председатель сидел перед ним, зубастый, ядовитый. Внесут в предания, вставят в легенды, под землей отыщут, оборжут на веки вечные.
— Подходящий кадр, а за одного битого двух небитых дают, это точно,— нарушил молчание, показавшееся Матвею вечным, Федор Липай, тот самый сосед, у которого ветеринар был асом. Его-то, Липая, больше других и опасался Матвей. Хозяйство у Липая образцовое, потому он ни бога, ни черта не боится. Прошлым годом отгрохал себе на центральной усадьбе ни много ни мало — ресторан. И такой, что в столице позавидуют, плиточников, мастеров — поделыциков по дереву, металлу выписывал из Прибалтики, шеф-повара заманил из вагона-ресторана международного поезда Москва — Пекин. Другого бы на месте Липая за этот ресторан и начальство, и тот же брат-председатель заклевали бы, затюкали, а Липаю сходит все с рук. Все к нему с поклоном, руку жмут, в глаза заглядывают: поздравляем, Федор Кондратович, на Новый год, мол, на Первомай столик для нас, Федор Кондратович, имейте в виду. Вот что такое Липай. Герой. Звезда у него в кармане, понапрасну на свет божий ее не вытаскивает. Вот и сейчас сидит скромненький, в пиджачке потертом и сам вроде бы затрюханный, но стоит на него посмотреть, когда выправится он куда-нибудь по своим снабженческим делам, вроде того, что в конце года обтяпал. Заявился при полном параде к министру, конгрессмен, сенатор американский, а не председатель колхоза из глубинки. И, не тужась, в один миг двадцать комбайнов закупил с ходу. Никому, кроме Липая, во всем районе не осилить такого. Конец года, у всех фонды выбраны, денег ни у кого за душой, а Липай, понадобись ему, и крейсер может купить. Трутни эти распроклятые, будь он в главной роли, на корысть бы ему пошли. Как пить дать, все бы потешались над секретарем и над этим самым Шахраем. Вот, мол, сказанул, вот врезал. А ему, Ровде, сейчас шею намылят, намылят и побреют. И главным парикмахером будет тот же Липай.
Но обернулось все не в ту, в совсем неожиданную для Матвея сторону.
