— Но как, по-твоему, ставить проблему, если не с размахом? Все новое безжалостно к старому.
— Вы хотите сказать, и к земле?
— Да, и к земле. Пришло время перекраивать землю, потому и мир посуровел. Ты не находишь?
— Прикоснулся к заветному, неприкасаемому...
— Заветному — да. но не неприкасаемому. Есть, кушать мир хочет, понимаешь? Я знаю, ты тоже хочешь. Хотя и шутим: голод пережили, изобилие пережить надо. Так нету, нету изобилия. Нужду нашу утолить ох, как нелегко, голодный все в рот тянет, все на зуб пробует. Знаю, рос ты без отца и матери. Знаю, был на целине. Думаешь, я глаз на тебя положил просто так? Первый, наверное, кто твои курсовые все и дипломную твою до конца прочитал...
— Ну и как?
— Супчик жиденький, но наваристый... Пчеловод.
Матвей засмеялся. Он невольно, сам не замечая того, продолжал улыбаться и сейчас, на подъезде к Князьбору. Возвращение его в родную деревню нельзя было назвать ни радостным, ни желанным. Просто вызвали на бюро; спросили:
— Выговора есть?
— А как же? — даже удивился наивности вопроса Матвей.— И простые, и строгие... Но с занесением еще нет.
Он торопливо перебирал в памяти, где и в чем согрешил последние дни, готовясь еще к одному выговору, быть может, и с занесением. Что же это за председатель колхоза, если не готов еще к одному выговору. А грех на его душе был свеженький, тепленький еще. За три дня перед тем, как состояться бюро, заглянул он со своим главным инженером и другом еще по институту Павлом Рачевским на пасеку. Пасечник угостил их медовухой, и надо же было нанести секретаря райкома. Не везет, так уж не везет. До этого он не попадал впросак, а тут нюх и службы оповещения отказали. Только они с Павлом выпили по паре кружек гой медовухи, приготовились по третьей брать, как сам уже здесь. Сам был за рулем, а рядом с ним сидел еше кто-то, незнакомый Матвею. И этот незнакомый начал выбираться из «газика». Был он высок, чуть сутуловат и кабинетно чист лицом. Матвей догадался: начальство из области. А секретарь райкома, Дмитрий Родионович Селивончик, из машины выходить не стал, шумнул гудком, приоткрыл дверку, навис над ней.
— Чем занимаетесь?
— Трутней кастрируем,— зашумело, видимо, уже в голове у Павла.
Ровда хотел было объяснить поделикатней, чем они тут занимаются, но его опередил Шахрай, а это он был с секретарем райкома Селивончиком.
— И сколько уже выхолостили? — серьезно и строго спросил Рачевского. Тот не дрогнул, повел глазом на три стоящие перед ним, полные до краев кружки.
