— Опять... Так и знал. Добреюсь до рака,— досадливо произнес Шахрай и тут же не выдержал, сорвался на крик: — Под суд, под суд за такие дела!
— Кого под суд? — оторопел Матвей.— За какие дела?
— За такие... Сколько гектаров торфяников сгорело? — Он безуспешно пытался остановить кровь одеколоном и йодом.
— Да тысячи полторы...
Шахрай почти застонал:
— А мой дед со своим кумом тридцать лет, до революции, судился из-за десятины. Да это же наш совхоз, что мы ищем, сожгли, дымом пустили. Узнаю, узнаю. Кто под суд пошел? — кровь все еще текла у него из родинки.
— Да никто вроде. Стихийное ведь бедствие...
Про стихийное бедствие Матвей ввернул, чтобы прощупать Шахрая, сам он не считал это стихийным бедствием, судя по реакции, не считал так и Шахрай:
— Узнаю, узнаю... Стихийное бедствие. Нет ничего невероятного в наши дни. Любая сказка становится былью и любая сказка — пылью... Золотое дно, поверь мне, Матвей, у наших полесских торфяников. Жилинский не зря ведь в какие годы и с какой техникой — с лопаткой пошел открывать это дно. Двадцать пять тысяч километров каналов лопаткою...— И вдруг, будто прозрев: — А ты сомневаешься в этом золотом дне? — Кровь ему так и не удалось остановить.
— Да как вам сказать...
— Прямо, как я тебя спрашиваю.
— Прямо — нет. Любой хозяйственник, любой председатель колхоза двумя руками за мелиорацию. Это же ведь раз-два, и в дамки. Нужны нам новые земли, те, что имеем, истощились уже. И поля лоскуток на лоскутке. Но...
— Что но? — Шахрай наконец справился с кровью и сейчас заклеивал родинку пластырем.
— Да так, чепуха, эмоции. И характер наш...
— Какой характер еще? Не понимаю.
— А что понимать? Китаец в корзинке на горбу землю прет с горы, чтобы грядку какую посадить, японец сучки, кору с деревьев coбирает и в дело. А у нас вон сколько этих деревьев и земли, болот — глазом не охватить, голова кругом.
— Все равно не понимаю. Этому радоваться надо.
— А я и радуюсь, только голова кружится, говорю. И в радости иной раз нет-нет и мелькнет мыслишка: были бы мы чуток победнее.
— Заносит тебя, Матвей, в самом начале, вижу, заносит,— Шахрай смотрел на него с любопытством и одновременно, как показалось Матвею, с одобрением. Он осмелел:
— Может быть... нас всех заносит. Пить так пить, строить так строить, а крошить... Топор наш мужицкий — только первый раз им тюкнуть, с болью, с криком один палец решиться отрубить, а там уж можно и всю руку. Если начали гвоздить, так гвоздить — топоры у нас самые острые, гвозди самые крупные...
