Я сбился с февральского ритма, как снег у забора в сугроб,
Калякать в тетрадку – обрыдло: мятежно выстругивать гроб?
Как уксусной марлей запястья – от жара привычных простуд,
Обёрнут мой вечер в ненастья метелей, которые жгут.
Я сбился с апрельского ритма, как рыба – на нерест – в стада.
Позаришься взглядом, сколь видно – вода (ни туда, ни сюда).
Ручьи набухают, как вены мозолистых старческих рук,
И паводок клочьями пены похож на ромашковый луг.
Я сбился с июльского ритма, как в рой всевозможная жля.
Пространство тягучим повидлом стекает по стенам Кремля.
Приезжим узбеком – столица; таджиком, китайцем – на вкус,
Какие округлые лица-лепёшки (попробуй, урус)!
Я сбился с осеннего ритма, как слез с наркоманской иглы,
Старухой, просящей корыто, под вечное в небе: «курлы».
«Молчите, проклятые книги…» – с катушек сорвался поэт.
Орбиты звенят, как вериги стремящихся к солнцу планет…
