Неболочь | страница 8
Как голос Энрико Карузо, как иглы морского ежа.
Землёй омывается море, «я волны шальные люблю»,
Когда на пшеничном просторе в горячем комбайне корплю.
Точнее, корпит мой приятель, а я тороплю его в клуб,
Где средь расписных сухомятин есть девка, которой я люб.
Ещё – три бутылки портвейна, зарытых под старый овин,
О них знает Обморок (Веня), не выжрал бы, сука, один…
От ревности зреет разборка: приехали «шефы» в колхоз.
Заканчивай, Лёха, уборку – останемся с носом (всерьёз).
Мы дрались у старой конторы и взяли приезжих числом,
И Лёха – с лицом мухомора, и Веня – тому поделом.
С подглазьем, в разорванной тоге купаюсь в неведомой лжи:
Девчонка досталась Серёге, как ордер на взрослую жизнь.
Крылья
Меня невзлюбили хазары, когда я пришёл на базар,
И крылья купил у Икара, и солнечный счистил нагар
Ножом… Нет, Дедал продавал их. При чём здесь хазары? Они
Скользили по Крымскому Валу навалом горячей резни.
«Как ныне сбирается вещий…» Хазару грозит печенег.
Пора упаковывать вещи и крылья, товарищ Олег.
Олег – гусь (свинье не товарищ), на череп коня наступил
И сгинул в теснинах влагалищ, вернее, в пучинах могил.
Разобраны крылья на перья и вшиты в подушку времён…
Лаврентий Икарович Берия увидел загадочный сон:
Как печень орлята Хрущёва клюют ему день ото дня
И ловят, как рыбу, на слово; хазары стреножат коня.
Волхвы угождали посильно… «Незыблема воля моя», —
Он молвил… Раскинула крылья, взлетев, гробовая змея.
Конфуций
Рука – не река с рукавами… Сожму междуречье в кулак.
Заката полосное знамя и флюгер, как сваренный рак.
Прибрежные заводи куцы, резвится сомовья семья:
– В чём смысл плесканий, Конфуций?
– Не знаю, раз рыба – не я…
Нельзя передать ощущенье того, что на ощупь и цвет
Порой обретает значенье, но в чём философии нет.
Поэтому непредсказуем ход жизни, где каждый предмет
Имеет частоты, как зуммер… «Как сердце», – подумал поэт.
Россия
Я вышел на поле молитвы и принял жестокую речь,
Мне ангел словами Лолиты пенял, как Россию беречь.
Стоял я, краснея ушами, как листьями клён ко двору,
И осень, страду завершая, рассыпала рыбью икру
Брусники по матовым кочкам… Настала кромешная ночь.
Я речь разбираю по строчкам, чтоб знать, как России помочь.
Твержу междометья сквозь зубы, так цедят сквозь марлю рассол,
На кладбище ворон-шикльгрубер не кажется худшим из зол.
Одним средоточием воли, пронырливым складом ума —
Россию избавит от боли, с любовью, Россия сама.
Пока я дочистил маслята, советчик куда-то исчез…
Россия настолько распята, что свят в ней и ангел, и бес!