– Ну, конечно, – согласился я. – Просто обязан заботиться, тут я ничего не имею против. К тому же кто может отказать в заботе такой милой девушке. А ну, покажи-ка зубы!
– При чем здесь зубы? – нахмурилась Октябрина.
– Ой, извини! – я постучал себя по голове. – Мы в последний раз школу гладиаторов реконструировали, там доктора всегда в зубы сначала смотрели, извини. Язык покажи.
Октябрина выставила язык.
– Так… – я задумчиво изучал язык. – Язык здоровый, розовый… Слушай, ты с вышки не прыгала?
– С какой вышки? – оторопела Октябрина.
– С десятиметровой. В бассейн. На лошади. Такие лошадиные прыжки, знаешь? Ты не прыгаешь?
– Нет…
– Жаль. Тебе бы пошло. Ты просто создана для подобных прыжков. Кино смотрела? «Девушка, которая прыгает на лошади с вышки»? Знаешь, мне кажется, что у тебя лихорадка. Вот смотри…
Я снял с веревки кипарисовую прищепку.
– Еще раз язык высуни, – попросил я.
Октябрина высунула. Я ловко посадил на язык прищепку. С прищепкой Октябрина выглядела… необычно. А нечего дразниться!
– Так я и знал, – вздохнул я, – держится. Это верный признак. Знаешь, если бы она соскакивала… А так… Серьезная штука. Раньше в этих местах одно время свирепствовал вирус Эбола…
Октябрина сбросила прищепку.
– У меня не лихорадка Эбола! У меня мозоли!
И она потрясла у меня перед носом окровавленными ладошками.
– Мозоли?! – удивился я. – Ну-ка, дай посмотреть…
Я принялся изучать руки Октябрины и через некоторое время подтвердил, что это они.
– Да, – я задумчиво покивал, – действительно мозоли… Это многое меняет.
– Что меняет?
– Многое…
Я кликнул Андрэ, велел ему принести аптечку. Затем установил на горелку баночку с биогелем, подогрел, потряс, распылил над мозолями. Гель запузырился и стал впитываться в кожу, она тут же принялась восстанавливаться, нарастать и покрываться бороздками.
– Почему ты зовешь их всех Андрэ? – осведомилась Октябрина, разглядывая руки.
Ох уж мне эта Октябрина, любит искать везде подтексты. Критический ум, это ее и погубит.
Я ответил.
– Во-первых, – сказал я, – это опять же отвечает исторической действительности. Большинство плантаций сахарного тростника принадлежало французской аристократии. Поэтому Андрэ, а не Эндрю. И не Анжей. Само собой, владельцы плантаций не могли знать всех своих работников в лицо, поэтому они называли их всех одним именем. Так удобнее…
Октябрина брезгливо поморщилась.
– Вот ты как своих называешь? – спросил я. – Ботов в смысле?
– Никак…
– Никак. А вот Урбанайтес у каждого на спине номер маленький нарисовал, так гораздо удобнее. А во-вторых, Андрэ напоминает слово «андроид». В общем-то андроида вполне можно сократить до Андрэ. Удобно.
